— Гусь свинье не товарищ, — рассердился тот. — Понял, урка? Или объяснить?..
— Значит, говорите, Борис Мокеевич? — оценивающе посмотрел на Мгави помдеж. — Да ещё Штемберг?.. Хм. Ладно, вот прибудет уполномоченный, пусть он с вами и разбирается… — Кондрат Фокич, а Кондрат Фокич, — закричал он куда-то в направлении двери. — Шлыков не говорил, когда вернётся с задания? А то тут для него сюрприз…
Повисла недолгая пауза, затем из недр оплота донеслось:
— Ну ты, Палыч, как маленький. С этих заданий раньше утра не возвращаются. Кому не спится в ночь глухую…
— Ясно, — хмыкнул помдеж, завистливо вздохнул и посмотрел на яростно зевающего сержанта. — Славон, ты рот-то закрой… А потом закрой этого Штемберга. Пусть посидит в тигрятнике до утра.
Вот это в планы Мгави совсем не входило. До утра может многое произойти. Например, кто-нибудь приберёт к рукам нагубник. Или вообще возьмёт Мгави тёпленьким, запертым в вонючей тесной клетке. Эй-е, кто же тогда, спрашивается, будет развлекать музыкой нагов?
— Вынимай всё из карманов и ложи на стол, — мрачно распорядился вихрастый. Посмотрел, потом ловко обыскал Мгави. — Так, молодец. Теперь марш в клетку. Давай, давай, шевелись…
На Востоке говорят, что шакал, загнанный в угол, становится тигром. А Мгави по своей тотемной сути был отнюдь не шакал. Его предки атси возводили свой род к чёрному буйволу.[104]
Раз — и вихрастый Слава, скрючившись, упал на колени. Страшный проникающий удар повредил ему внутренние органы. Два — и рыжеусый Петечка спланировал головой на пол, лицо его как бы съехало на сторону, из носа хлынула кровь. Три — помдеж лапнул было кобуру, напрягся, потянулся к «Макарову», но стремительный выпад ноги впечатал его в стену… Это было тайное боевое искусство гудаби, от которого произошла всем известная капоэйра.[105] Мгави, действительно в эти минуты похожий на бешеного быка, фыркнул, топнул, тряхнул головой…
— Что за бардак?.. — высунулся на шум Кондрат Фокич, заспанный, в мундире капитана. Ему показалось, что посреди дежурной части стоял Минотавр. Вот он повернулся, глянул налитыми кровью глазами… что-то мелькнуло — и Кондрата Фокича накрыла кромешная темнота.
— У, шакалы, — с отвращением сплюнул Мгави. — Гамадрилы, павианы… — Пройдясь — на войне, как на войне! — по карманам побеждённых, он направился к «тигрятнику» и, повинуясь чувству солидарности, рванул задвижку. — Выходи, камрад, ты свободен.
— Не, не, не, не, — вжался в угол клетки россиянин. — Не надо! Я лучше здесь!..
— Пёс, белая вонючка, — непонятно выразился освободитель и скрылся за дверью.