Козлобородый не остановился, даже не замедлил шагов. Сунув руку под плащ, он выхватил свой собственный меч, подобно поясу обвивавший тело, и взмахнул им — молча и деловито. Это был «удар монашеского плаща» — сверху наискось, справа налево и от ключицы до печени. Раздался звук, будто вскрыли жестянку, чмокнула плоть, и караульщик упал на землю, рассечённый точно по канону — практически надвое. Рядом упал разрубленный ганифитиш. Хвалёный крупноячеистый дамасский булат оказался бессилен перед мечом азиата. Ни шума, ни звона, ни высеченных искр, вообще ничего.
— Хэвва! Хэвва! Хэвва! — вскочили часовые, устремились вперёд, завертели над чалмами сверкающие клинки. — Хэвва!
Но для мечей азиатов не существовало преград. Они с поражающей лёгкостью проходили и металл, и человеческую плоть. Минута, другая — и всё было кончено, цветы в водоёме окрасились кровью.
— Тай! Тай! — Козлобородый оглядел поле боя, о чалму убитого вытер меч и очень осторожно приблизился к мавзолею.
Он шёл походкой победителя, знающего, что на самом деле бой только начался.
Вход закрывала древняя, украшенная чеканкой дверь. Усыпальница, казалось, общалась с вечностью: изнутри не доносилось ни звука.
Хорошенько прислушавшись, козлобородый сделал знак, и один из «сыновей» шагнул к двери. Его клинок молнией рассёк плотный воздух… Засов, массивные петли, калёный язычок замка — всё распалось, точно ломтики сыра. Сейчас же в руке второго «сына» загорелся фонарь, и его нога стремительно впечаталась в дверь.
Внутри мавзолей был величествен и великолепен. Гранитное надгробие в центре, бронзовое, дивной работы ограждение, синие, жёлтые, ярко-красные каменные цветы, распустившиеся на стенах… Впечатление торжественности и призрачности бытия не нарушала даже деревянная лежанка вроде пляжного топчана, убого притулившаяся в углу.
В целом усыпальница навевала мысль о прихожей, за которой открывается дорога если не в лучший мир, то уж явно — в иной…
А ещё внутри этой прихожей имелись привратники. Сгорбленный, седой как лунь старик и парнишка в очках, явно не боец. Один держал наперевес палку, другой — медный ножичек для разрезания бумаги… Жалкая и смешная картина, но козлобородый и «сыновья» прошли слишком долгий путь, чтобы хоть с чем-то считаться. Миг — и парень беспомощно распростёрся на полу. Жалобно звякнул нож, отлетела в угол палка.
— Слово! — на давно забытом языке проговорил козлобородый, и страшное остриё меча поплыло к старику. — Отдай мне Слово, и твой любимый ученик умрёт быстро. Не отдашь — и его предсмертные крики не дадут тебе покоя даже после смерти…