Индия глазами русского Шивы (Лайдинен) - страница 108

После некоторых уговоров доллары я взял. Когда уже собирал рюкзак, чтобы уходить, мой пациент снова завозился в кровати и начал судорожно креститься.

– Слышь, Федя, браток. Я, блин, за тебя самую дорогую службу закажу, когда вернусь в Ебург. Икону хочешь? Святой Федор в золоте, в полный рост? Уважаемый художник тебя в лучшем виде изобразит, дома над постелью повешу! Ты теперь для меня – главный святой. А знакомый батек, он все сделает как надо, со всеми пирогами. Век не забуду! Буду в церковь каждый день ходить, свечки ставить.

– Главное, не напрягайся чересчур, а то опять заболеешь. Бога благодари, он тебя вылечил! И не греши больше, – сказал я то ли в шутку, то ли всерьез и строго погрозил ему пальцем.

– Истинный крест – не буду! И Машке больше не изменю никогда! – Выздоравливающий снова размашисто перекрестился.

– Будь здоров, Леша! – Я рассмеялся и ушел. В конце концов, молитва в храме – это не так уж плохо.

* * *

Пару дней после этого эпизода я решил провести в горах в полном одиночестве, с собой у меня были спальник и шерстяные носки. Ночью в горах очень холодно, влажно, часто идет дождь – лучше ночевать внизу. Но меня заворожила красота Гималаев, немного похожая густотой и яркостью красок на виденные мной в Наггаре рериховские полотна. Если можно говорить об Индии, которую я полюбил, то она находится где-то здесь, подальше от цивилизации, между сверкающими снежными пиками.

В первую ночь я не спал вообще: то ли от усталости после непростых переходов, то ли от необычности обстановки, то ли от разреженного, бедного кислородом воздуха. В голове роились мысли, вспоминалось и переосмысливалось все прочитанное и увиденное в последнее время. Я был совершенно один перед лицом Вселенной, опрокинутой на меня в виде низкого, туманного неба. Где были мои московские проблемы, компьютеры, заморочки, Ленка, даже Дина? Как будто в другой жизни. Очень далеко от этих мест. Мне в лицо межзвездным холодом вечности дышал космос, я чувствовал это дыхание каждой клеточкой тела, и от этого становилось жутко. Меня колотил озноб, в спальнике я пытался прижать колени к груди, но это не очень-то помогало согреться. Если бы я умер тогда в горах, то, наверно, просто мгновенно растворился бы в этих молчаливых ледяных высотах, где небо встречается с землей. Может быть, это и был главный даршан для меня в тех местах.

Каково же было мое удивление, когда на следующий день я увидел, как на горном склоне, невдалеке от меня, еще один странный, европейского вида субъект нахально устанавливает палатку, нарушая мои планы на одиночество. Я подошел поближе и пригляделся. Незнакомец был оснащен гораздо лучше меня: двухместная просторная палатка, много разных туристских приспособлений, мне незнакомых. С ним был проводник-индус с тремя здоровенными баулами. Он заметил меня первым и что-то сказал белокожему спутнику. Тот обернулся. Я увидел худое, загорелое лицо с острыми скулами и живыми зеленоватыми глазами, взглянувшими с интересом.