Надежда Сергеевна улыбнулась Насте:
— А ты, Настюша, становишься красавицей. Не присмотрела еще жениха? Да ты не красней. Как говорят, се ля ви… — И объявила Агнии Климентьевне: — Право же, вы прекрасно выглядите. Вам никогда не дашь ваших лег, тоже хоть замуж выдавай. А что, не присмотреть ли для вас этакого бравого полковника-отставничка, а то и генерала?..
Каждый год Надежда Сергеевна слово в слово повторяла эти речи. Агния Климентьевна благодарила ее за участие и задорно соглашалась: «А что, можно и отставничка. Вполне еще могу составить молодцу счастье жизни. Только я разборчива. Мне подавай чернобрового и черноусого, без одышки и, пардон, геморроя. Так что уж, ежели сватать, то не отставничка, а строевичка». Настя напоминала: «В твоем возрасте, бабочка Агочка, в строю только маршалы. А для маршала ты довольно легкомысленна». Агния Климентьевна заверяла: «Какие мои годы. Посерьезнею». И всем было хорошо. Все смеялись. Такой разговор в этот день стал обязательным, как именинный пирог.
Но сегодня Агния Климентьевна выслушала гостью рассеянно и сказала со вздохом:
— К чему мне отставничок? Наливать две грелки вместо одной? А врачу лечить в одном доме две гипертонии?
Настя с тревогой взглянула на нее, спросила:
— Бабочка Агочка не в духе? Хмуришься чего-то. И вот… замуж не хочешь за отставничка.
Агния Климентьевна улыбнулась с усилием:
— Старость, что осень. То дождь, то ведро, а то и снежком припорошит. Даст бог, все обойдется.
Настя встречала гостей, благодарила за поздравления, но из головы не выходило: что стряслось с бабушкой. Утром кружила по дому быстрее молодой, напевала даже вполголоса. Потом пошла в магазин, на почту и возвратилась сама не своя. Лицо осунувшееся, как после болезни. Уж не обидел ли кто-нибудь? Она же такая ранимая, незащищенная.
Надо порасспросить бабушку да, может быть, уложить в постель.
Вошел Глеб.
— Поздравляю, — весело сказал он и подал Насте хохломской росписи матрешку. Важная, надутая, она отливала позолотою и лазурью.
Глеб отвел руку из-за спины, протянул Насте букетик лилий.
— Твои любимые, желтые.
«Сейчас лилии можно отыскать разве что на Касьяновском болоте, — прикинула Настя. — Это километров десять от гидравлики по тайге, по ручьям». И у Насти сердце зашлось благодарностью от того, что Глеб продирался двадцать километров по тайге, чтобы нарвать эти самые прекрасные на свете цветы.
Глеб видел проворные руки Насти, когда она наливала воду в вазу, ставила цветы, но не мог отделаться от ощущения, что все это совершается не с ним, что он, Глеб, будто в детстве, поглядывает в щелочку на чужой праздник, и в любую минуту его могут прогнать с позором. Предчувствие того страшного и стыдного, что непременно стрясется с ним, навещало его и прежде. Он свыкся с этим чувством, старался не поддаваться ему. Но после разговора с Лизой ожидание неминуемой расплаты вновь обострилось в нем. Слабая надежда на чудо, на то, что все как-то обойдется, исчезла окончательно. Шилов скоро потребует исполнения третьего желания Великого артиста. И не простит ослушания. И что станется тогда с Настей, с Агнией Климентьевной, с этим таким счастливым сейчас домом?