Прощание перед входной дверью несколько затянулось из-за нового приступа плача. Когда слезы вновь побежали по щекам Бритты, Таня решила:
— Я тебя немного провожу, тогда мы сможем еще поговорить.
Как и следовало ожидать, Бен бежал рядом с девочками — гладил то темные волосы сестры, то светловолосую шевелюру Бритты. Наконец, желая утешить, положил руку на плечо Бритты, другой рукой взялся за руль велосипеда, чтобы помочь девочке его везти.
— Только не плачь так, — не переставала уговаривать подругу Таня. — Наша разлука ненадолго.
Бритта оставалась при своем мнении, жалуясь, что никогда еще в жизни она не чувствовала себя такой покинутой, как прошедшей ночью.
Первое прощание произошло у ближайшего перекрестка. Дальше Таня решила подругу не провожать, опасаясь, что из-за слез Бритты позволит все-таки дать себя уговорить и передумает. Еще одно рукопожатие, объятие. Теперь они обе плакали, и Таня выругалась:
— Что за идиотизм!
Затем она развернулась и большими шагами направилась назад к родному дому, до которого ей предстояло пройти шестьсот метров.
Бен оставался в нерешительности, не зная, за кем из девочек последовать. Он посмотрел вслед сестре, но тем не менее остался на месте. Когда Бритта снова повела велосипед, он присоединился к ней.
Вторая половина дня была жаркой. Вечером, напротив, посвежело. В некоторых садах, расположенных вдоль дороги, люди наслаждались вечерним солнцем. Достаточное количество людей видели Бена и Бритту и позже дали показания.
Громкий плач девочки нервировал Бена, он снова и снова клал ей руку на плечи. Она каждый раз стряхивала его руку и между всхлипываниями объясняла, что он тут ни при чем, но, собственно говоря, все случилось как раз по его вине. Если бы он вел себя благоразумно, дело не зашло бы так далеко. Он кивал, как будто соглашаясь с ней, говорил «прекрасно», как все эти годы, и сочувственно осведомился:
— Больно?
Они приблизились к колючей проволоке и затем исчезли с глаз наблюдателей, находившихся в садах. Но кое-кто еще прогуливался по дороге. Николь Ребах, молодая женщина, только в мае этого года переехавшая из маленькой, сдававшейся внаем квартиры в Лоберге в деревню, толкала кресло-коляску мимо бунгало Люкки навстречу обоим и видела, что Бен держал одной рукой руль велосипеда, другой — Бритту за руку, когда они достигли кукурузы.
Кресло-коляска была причиной, по которой Николь Ребах до сих пор не интересовалась ни деревенскими сплетнями, ни чем-либо другим. Ее муж Хартмут вырос в деревне. Его родители имели дом на Бахштрассе и являлись дальними родственниками Теи Крессманн. Одна из бабушек Хартмута была кузиной отца Теи. Родство было слишком дальним, чтобы поддерживать какие бы то ни было контакты. Николь Ребах даже не знала о своих дальних родственниках. Но если бы знала, навряд ли ее это заинтересовало бы. Ее личные проблемы были настолько тяжелы, что кроме них она была не в состоянии заниматься чем-либо еще.