Под пеплом еще оставались остатки разума, чуть больше того, чем располагал Бен. Они были силой, толкавшей ее вперед. До тех пор, пока она могла шевелить хотя бы пальцем, она не бросит своего сына в беде.
С большим трудом Труда доползла до сарая, судорожно хватая ртом воздух, и, не обращая внимания на огонь в груди, села в старый «мерседес». Уже давно из-за проблем с сердцем она не садилась за руль. Но сейчас ничего другого не оставалось, с велосипедом она не успеет предотвратить самое худшее, забрать Бена и уйти с ним — очень далеко — в сарай, где так много балок.
С глазами, почти ослепшими от серой пелены, огнем, наполовину уничтожившим внутренности, левой рукой, бессильно лежащей на коленях, Труда подъехала к перекрестку, свернула, доехала до следующего перекрестка. Дальше двигаться было невозможно: дорога заблокирована тремя машинами — двумя патрульными и машиной «скорой помощи».
Входная дверь в дом Хайнца Люкки распахнута настежь. Труда вышла из машины. У нее возникло чувство, как будто она, пробираясь, через горы ваты, приближается к открытой пропасти, ведущей в ад. Командир и его палач, других мыслей в голове Труды не осталось.
Она еще смогла дойти до двери, ведущей в жилое помещение. Та тоже стояла широко распахнутой. В просторном помещении царила невообразимая толчея. Как много людей сидят на корточках на полу, стоят у двери террасы, лежат на носилках. Еще две или три секунды, бесконечно долгое время, за которое Труда, игнорируя огонь внутри, пыталась осознать, что же произошло.
Вот лежит изящное тело ее младшей дочери, вокруг на коленях стоят трое, занимаются перевязками, ставят капельницу и что-то еще. Перед камином лежит кто-то, уже накрытый покрывалом. И рядом еще один, которого Труде не удавалось разглядеть, так как вокруг него тоже сгрудились два санитара и врач «скорой помощи», но его она узнала бы даже лежащим во мраке под кучей старых костей.
Огонь в груди полностью лишил ее дыхания, ударил в спину с силой топора, выбил почву из-под ног и бросил лицом на дорогой ковер. Железный коготь все глубже проникал в дрожащую мышцу, заставляя ее сокращаться. Одна часть ее умерла тотчас же, и с неистовой последней болью для Труды наступил горький конец.
Известие о событии, происшедшем в бунгало Люкки, стремительно разнеслось по округе, о чем, конечно же, позаботилась Тея Крессманн. Уже на следующий день в кафе Рюттгерс она напомнила о предостережениях Герты Франкен, которые, к сожалению, тогда никто серьезно не воспринял. Тея сожалела о судьбе порядочного человека и гражданина Хайнца Люкки, поплатившегося жизнью за доверие к Бену и попытку ему помочь. Она выказывала свое уважение Якобу, осознавшему в конце концов ответственность отца и разбившему сыну череп, чтобы впоследствии монстр не затерялся в какой-нибудь психиатрической лечебнице, обременяя расходами на свое содержание честных налогоплательщиков.