Перед Краснокутском Андрей решил сделать небольшой привал. Съехав с асфальта, он напрямик, по краю вспаханного поля, махнул в сторону растущей вдоль речных берегов кленовой рощи. Почти не петляя между редко растущими деревьями, он загнал машину на укрытый склоном от взглядов с дороги некогда заливной лужок, по причине летней жары спокойно выдержавшего наезд многотонной машины. Умывшись, а потом, после краткого раздумья искупавшись, он растянулся на ещё прохладной траве, бездумно рассматривая гонку больших и маленьких облаков.
Мысли медленно бродили в пустой голове, постепенно складываясь в возможные пути решения насущных проблем. Одни варианты были всем хороши, но абсолютно исключали возможность хоть какой-либо армейской службы, другие гарантировали лямку и сапоги, но в обмен требовали больших или маленьких страданий. Страдать Андрею совершенно не хотелось. Что-то провернулось в нем за последние три часа, сорвав с катушек казавшиеся некогда незыблемыми устои и представления о лучшей жизни. Сейчас ему уже не казалось абсолютно верным решение, принятое под воздействие казалось бы непреодолимых обстоятельств десять лет назад. Сейчас он почему-то стал воспринимать свою сверхсрочную, а потом контрактную службу, как форму некого бегства от реальности, добровольную схиму, а попросту говоря - тюрьму. Сейчас пришла пора вернуться к активной жизни. Кругом расстилался огромный мир, легко прогибавшийся под напором крепкой, как нержавеющая сталь, воли свободных людей. Не связанных пожизненно особыми обязательствами с породившими их обществом и государством. Таких людей было немного, всегда и везде, но они были, есть и будут. Так почему же он, Андрей Дмитриевич Загорудько, не может войти в этот тесносплочённый правящий круг? Сейчас, когда под напором неведомых сил рухнули казавшиеся абсолютными и неподвластные даже древним богам временные границы? Доказательство невозможного лежит, замотанное в брезент, в простреленном насквозь кунге.
- Кстати, о доказательствах и уликах - пробормотал Андрей, вставая. Выдернув из зажимов на обратной стенке кабины большую сапёрную лопату, отправился копать могилу. Никаких угрызений совести он не испытывал. Вся родня Кононенко жила на южной стороне Крымских гор и претензий предъявить ему не могла. Почему-то Андрей был в этом абсолютно уверен.
Лопата без скрипа входила в песчаный суглинок. Загорудько уже углубился на полтора метра, как в очередном лопатном копке чмокнула пропитанная влагой земля. Решив, что хватит, Андрей выбрался из могилы, опёршись на брошенную поперёк раскопок лопату. Отошёл на пару шагов, осмотрел содеянное. Яму он выкопал на середине уклона, ведущего от рощи к реке, почти в самой гуще ивовых зарослей. Можно было рассчитывать на возможно долгую анонимность сего печального места. Удовлетворившись обзором, Андрей отправился за бездыханным телом.