Этим ранним утром она долго стояла на мосту.
Сегодня я похороню своего единственного ребенка. Других детей у меня уже не будет. В гробу Хенрика покоится главная часть моей жизни. Та часть, которую не вернуть.
Коричневый гроб, розы, никаких венков. Органист исполнил Баха и выбранное им самим сочинение Скарлатти. Пастор говорил спокойно, без пафоса, Бог в церкви не присутствовал. Луиза сидела рядом с Артуром, по другую сторону гроба — Назрин и Вера. Луиза наблюдала похоронную церемонию как бы со стороны. А ведь речь шла о ней самой. Покойнику не выразишь сочувствия, мертвый — он и есть мертвый, мертвецы не плачут. А она? Она уже превратилась в руину. Но некоторые своды внутри ее остались невредимы. И их ей надо защитить.
Назрин и Вера уехали рано, им предстояла долгая поездка автобусом в Стокгольм. Но Назрин обещала не пропадать, а когда Луиза соберется с силами, чтобы освободить квартиру Хенрика от его вещей, она ей поможет.
Вечером Луиза и Артур сидели на кухне, с бутылкой водки. Он запивал водку кофе, она разбавляла лимонадом. Точно заключив тайное соглашение, оба напились. В десять вечера они, тараща глаза, с трудом удерживались на стульях.
— Завтра я уезжаю.
— Возвращаешься?
— Разве человек всегда не возвращается куда-нибудь? Я уезжаю в Грецию. Надо закончить работу, а что будет потом, не знаю.
На следующий день рано утром Артур отвез Луизу в аэропорт Эстерсунда. Легкий снежок запорошил землю. Взяв ее за руку, отец попросил соблюдать осторожность. Она видела, что он ищет еще какие-то слова, но безуспешно. В самолете на пути в Арланду она подумала, что он непременно сегодня же начнет вырезать лицо Хенрика в каком-нибудь из своих деревьев.
В 11.55 она вылетела во Франкфурт, чтобы там пересесть на рейс до Афин. Но когда приземлилась во Франкфурте, все принятые ранее решения как бы рассыпались. Она отказалась от зарезервированного места в самолете и долго сидела, глядя на окутанный туманом аэродром.
Теперь она знала, что делать. Артур был и прав, и не прав, но уступила она не ради него. Это ее собственное решение, ее собственное прозрение.
Арон. Он есть. Он должен быть.
Вечером того же дня она поднялась в самолет кампании «Куонтас», летевший в Сидней. Последнее, что она сделала перед отлетом, — позвонила одному из коллег в Греции и сказала, что пока приехать не может.
Сначала ее ждет другая поездка, другая встреча.
В самолете рядом с ней сидела девочка, одна, без сопровождающего, ребенок, не обращавший никакого внимания на то, что происходит вокруг. Она просто не отрывала глаз от своей куклы — этакого гибрида слона и старой дамы.