Сурин прибежал с кормы на мостик, чтобы лично объяснить, почему нельзя давать ход больше двенадцати узлов. Механик опасается за кронштейны гребных валов: нельзя ручаться, что там нет трещин или других повреждений, а выяснится это лишь при детальном осмотре корпуса в базе.
Мы заканчиваем галс, и Новик командует в башни: «Дробь! Орудия разрядить!».
Штаб базы, уже получивший радиограмму о наших делах, приказывает немедленно возвращаться. На сердце невыразимо тяжело. Отвоевались? Конечно же нет! Но почему-то это обидное слово вертится на языке, и заранее неприятно, что кто-нибудь тебе его скажет.
У Воронцовского маяка встречают портовые буксиры. Первый еще издали семафорит: «Прошу застопорить ход, будем вводить в гавань».
Наш ответный семафор гласит: «Благодарю. Входить буду сам. На всякий случай держитесь поблизости».
Знаю, что Павел Петрович Сурин это не одобрит. Он, кстати, заранее потребовал обойтись при швартовке без заднего хода. Об этом я помню, но очень уж не хочется, чтобы полгорода видело, что наш красавец лидер тяжело ранен. Пусть и враг не догадывается, насколько серьезно он поврежден.
Ходовая вахта постаралась, и «Ташкент», благополучно подходит к стенке без посторонней помощи. На причале уже ждут базовые инженеры. Подходит водолазный бот, спускают водолазов… Повреждений в подводной части корпуса нигде, кроме кормы, они не находят. Но корме досталось крепко. Диаметр пробоины чуть не шесть метров. Кронштейны осели на гребные валы… Базовые специалисты заглянули с Суриным в корабельные чертежи и уехали в штаб.
На юте «Ташкента» лежат Яков Лысенко и Степан Пирогов, накрытые корабельным флагом, под которым они верно служили Родине. Два черноморца четвертого года службы, два комсомольца, первыми из нашего экипажа павшие в борьбе с врагом…
Обстановка не позволяет «ташкентцам» проводить погибших товарищей до кладбища. За их телами пришла машина одесского госпиталя, и на юте возникает сам собою короткий траурный митинг. Выступают политрук Смирнов, старшина 2 — й статьи Якимов из команды машинистов-турбинистов. От имени всего экипажа они дают слово отомстить врагу за боевых друзей.
— У нас с комиссаром уже решено посмертно представить Лысенко и Пирогова к награде.
Мне пора в штаб, но сперва хочется заглянуть хоть на минутку в санчасть к раненым. Особенно тяжелых среди них нет, и у всех одна просьба — не отправлять с корабля: «Мы тут скорее вылечимся вместе с «Ташкентом»!»
— Что на это сказать? Еще неизвестно, где и как будут «лечить» наш корабль…
Идя в штаб, заранее волнуюсь: что-то решат там о ремонте? Ведь «Ташкенту» необходим док.