Я настолько хорошо это знал, что на протяжении всей истории с Ажаром (четыре книги) ни минуты не опасался, что самый обыкновенный и несложный анализ текстов может меня разоблачить. И я не ошибся: никто из критиков не услышал моего голоса в "Голубчике". Ни один -- в "Жизни впереди". А ведь там та же самая манера чувствовать, что и в "Европейском воспитании", "Большой раздевалке", "Обещании на рассвете", и зачастую те же фразы, те же обороты, те же характеры. Достаточно было прочесть "Пляску Чингиз-Кона", чтобы немедленно опознать автора "Жизни впереди". Друзья молодого героя в "Тревоге царя Соломона" все вышли из романа "Прощай, Гари Купер": Ленни там думает и говорит в точности так же, как Жанно в "Царе Соломоне" -- это заметил и сказал моему сыну Юг Море, в то время семнадцатилетний ученик лицея имени Виктора Дюрюи. Весь Ажар уже заключен в "Тюлипе". Но кто его читал среди профессионалов? Легко вообразить мое ликование. Самое сладостное за всю мою писательскую жизнь. На моих глазах происходило то, что в литературе обычно происходит посмертно, когда писателя уже нет, он никому не мешает и ему можно наконец воздать должное.
Только год спустя после выхода первого "Ажара", когда я для ведения переговоров с издателем попросил своего двоюродного племянника Поля Павловича вступить в игру и наше родство стало известно -- только тогда подозрения впервые пали на меня. Но меня это не обеспокоило: я знал, что эти дамы и господа не станут заниматься своим прямым делом и сравнивать тексты.
Но по-настоящему я насладился плодами своей дерзости после выхода в свет "Псевдо". Притом что я изобразил там самого себя -- таким, каким воображают меня критики, и все они узнали меня в персонаже дядюшки по прозвищу Тон-Тон Макут, -- никому из них не пришло в голову, что это не Поль Павлович сочинил Ромена Гари, а Ромен Гари сочинил Поля Павловича. Критик из "Экспресса" объявил, ссылаясь на обмолвку человека, связанного профессиональной тайной, что у Ажара в его предыдущих книгах были "помощники", в числе коих, конечно, и я, но "Псевдо" Ажар явно написал в одиночку, без соавторов. Эта книга, по его выражению, была в спешке "выблевана" автором, ибо у молодого писателя от славы голова пошла кругом, он отверг "помощников", отказался следовать их советам и взялся за дело сам, кое-как. Отсюда, провозглашает наш критик, и отсутствие "уловок", "ремесла", которое чувствовалось, по его мнению, в двух первых книгах, и сырой, "выблеванный" текст. Пресвятая Богородица! Уж что как не "Псевдо" написано старым прожженным профессионалом! "Уловка" состояла в том, чтобы ее не заметили. Потому что этот роман о смятении, панике молодого человека перед жизнью я писал с двадцати лет, бросал, начинал снова, таскал за собой рукопись через войны, по морям и континентам с ранней юности, настолько ранней, что друзья моих студенческих лет Франсуа Бонди и Рене Ажид спустя четыре десятилетия узнали в "Псевдо" два отрывка, которые я не включил когда-то в "Вино мертвецов": о насекомых-полицейских, ползающих в борделе, и о Христе, мальчике и спичке -- я их читал им в своей студенческой комнате на улице Роллен в 1936 году.