— Точно сказать не могу, — промямлил он. — Не помню…
— А вы помните, доктор Оттерли?
— Полагаю, — тихо сказал Оттерли, — что Ральф во время танца обошел сцену по кругу. Думаю, он не мог не пройти близко от камня.
— И сзади него тоже?
— И сзади.
— Теперь вспомнил, — сказал Ральф. — Какой же я дурак! Ну да, конечно я обходил по кругу.
— Вы видели лежащего там Лицедея?
Ральф зажег сигарету и посмотрел на ее кончик.
— Не помню, — сказал он.
— Жаль.
— Дело в том, что я в тот момент думал совсем о другом.
— Правда?
— Правда. Я заметил Камиллу, — просто объяснил Ральф.
— Где она была?
— Сбоку. С левой стороны, если стоять лицом к сцене. Она еще называет это место НП.
— Это была она?
— Ну да…
— А это было не раньше? Не до того, как она убегала от Щелкуна?
— Нет. — Лицо Ральфа медленно, но верно приобретало пунцовый оттенок. — По крайней мере, мне так не кажется.
— Да ведь не было ее там, — сказал доктор Оттерли в некотором удивлении. — Она подошла к компании из гостиницы. Я еще подумал, как они хороши, эти две красотки, в свете факелов.
— Две?
— Ну, Камилла и Трикси с отцом.
— Так была она там или нет? — спросил Аллейн у Ральфа.
— Я… э-э… я… д-да. Мне кажется, что была.
— Мистер Стейне, — предупредил Аллейн, — возможно, мой следующий вопрос покажется вам дерзким и неуместным, в этом случае вы можете на него не отвечать. Мисс Кэмпион открыто призналась в дружбе с вами. Она сказала, что вы любите друг друга, но, несмотря на это, она считает вашу помолвку невозможной. По ее словам, все дело в замужестве ее матери и ее происхождении…
— Но это же полная чушь! — горячо возразил Ральф. — Господи, в каком веке, она думает, мы живем? Кого, скажите, может сегодня волновать, что ее мать была дочерью кузнеца?
— Ее саму, например.
— Первый раз в жизни сталкиваюсь с таким необузданным снобизмом.
— Ну хорошо. Допустим, все это так. Вот вы только что сказали, что мисс Кэмпион не хотела вас видеть. Означает ли это, что вы действительно не встречались и не разговаривали со времени вашего пребывания в Южном Мардиане?
— Простите, я не понимаю, о чем вы…
— Разумеется, не понимаете. Так слушайте же. Неподалеку отсюда лежит старик с отрубленной головой, найденный возле жертвенного камня. Теперь вернемся немного назад. Восемь мужчин, включая этого старика, танцуют древнюю пьесу-танец. Восемь? — вдруг повторил он и ожесточенно потер нос. — Почему-то мне так и хочется сказать — девять… Ну ладно. На первый взгляд, старик ни разу не покидает арену — или танцевальную площадку, или сцену, как вы ее там называете… На первый взгляд никто не может совершить над ним насилие. Он танцует у всех на глазах. Затем в пантомиме ему в шутку отрубают голову — здесь, вероятно, все должны смеяться. Но на самом деле ему ничего не отрубают. Вы ведь махали друг другу уже после так называемой шутки — значит, мы точно это знаем. Он прячется в углублении. А через десять минут, когда по сценарию он должен воскреснуть, обнаруживается, что его в самом деле обезглавили. Это то, что рассказывают все. А теперь, как умный здравомыслящий человек, к тому же адвокат, скажите — разве это не естественно, что в такой ситуации мы хотим знать все до мельчайших подробностей про этих восьмерых и про всех, кто с ними хоть как-то связан?