Двор, где временно поселили медведей, был самый обыкновенный московский с жильем на высоком подклете, с крытым крыльцом, с непременными двумя сараями (хлева Данила не приметил, наверно, был где-то сзади), с банькой и летней кухней на краю огорода. И стоял он по-московски вольготно — даже люди небогатые ставили домишки свои не впритык, а имели довольно места и для двора, и для садовых деревьев, и для грядок.
Навстречу Даниле с Третьяком выскочил Филатка.
— Дядька Третьяк! А я к вам бегу! — не поздоровавшись, выкрикнул он.
И точно, что бежал — тулупчик даже, не вдев рук в рукава, у шеи придерживал.
— Ну, что еще стряслось? — сходу напустился на него старый скоморох. Оставь вас на полдня — непременно напроказите!
— Томила приходил! — чуть не плача, сообщил Филатка. — Лучку сманил к себе в накрачеи! Я просыпаюсь — а он уж и мешок увязал! Я — обуваться, а его и след простыл!
— Разминулись?! — кляня себя за пререкания с Тимофеем и Семейкой, воскликнул Данила. Ведь мог же застать подозрительного скомороха, мог — и проворонил!
— А ты кто таков? — Филатка чуть ли не прыжком повернулся и приоткрыл от удивления рот. — Данила?!.
— Уговорился, выходит, с бойцами на всю Масленицу? Переманили! Ах он блядин сын! Опоздал ты, мой батюшка, — Третьяк обратился к Даниле горестно и вроде бы искренне, уже не видя необходимости выгораживать товарища. Теперь-то хоть ясно, где подлеца искать! На Москве-реке он будет с утра и дотемна. А проку с него?!? Коли он тебе нужен — там его и домогайся! Еще что?
— Лучку-то заменить нужно при медведях!
— Сам знаю! — Третьяк запустил руку под шапку и почесал в затылке. Нестерка согласится?
— Согласиться-то согласится! До Репы не добраться!
Не успел Данила удивиться, как оказалось, что Репа у скоморохов не овощ, а прозвание человека.
— Пьян, что ли? Так вывести его на двор и головой в ушат с водой кунать, пока не поумнеет!
— Поди сам его выведи!
— Ну, вынести! Вдвоем с Нестеркой не донесете?
— Сам его выноси!
Поняв, что дело неладно, Третьяк вздохнул.
— Подсобишь, Данила?
— Как не подсобить!
Они вошли в подклет. Тут было тепло, но не настолько, чтобы ходить без верхней одежды, а тем более — спать.
— Эй, Репа! Куда ты там запропастился? — привыкая к полумраку, крикнул Третьяк.
Ему отвечал человеческий голос — голос страдальца, что третий день животом или чем иным мается, стонет так, что слеза прошибает.
— О-о-ом-м-м!.. — проныл этот грубоватый, но безмерно жалостный голос. Н-не м-м-м-мо-о-гу-у-у-у…
— Что это с ним? — забеспокоился Данила.
— С кем?
— Да с Репой же!
— А что с Репой сделается! Спит без задних ног!