— А-а?..
— Да горбатый это ноет! Ты что — впрямь ни разу медведя не слышал?
— Человеческим голосом?!?
— Так уж у него получается. Ах ты, бес бы тебя побрал! — догадавшись, что стряслось, воскликнул Третьяк.
В углу, на соломе, прикрытой рогожей, лежали двое, и лежали они в обнимку. Здоровенная мохнатая медвежья туша совершенно закрывала поводыря Репу, видны были только ноги в лаптях.
— Миша, Мишенька! Мишенька-Иванец, родом казанец! — позвал Третьяк медведя. — Вставай, кормилец! Подымайся! Мишенька-Иванец!
И стал делать рукой знаки снизу вверх, понятные всякому человеку.
Медведь прогундосил нечто неприятное и грозное. Это был уже не стон, а почти рык.
— Ведь не подпустит! — в отчаянии воскликнул Третьяк. — Говорил же дуракам — если напьется, ни за что к медведям не допускать! Ему-то, псу окаянному, с медведем-то спать тепло! А горбатый-то к нему теперь никого и не пускает! Вот ведь незадача! Он, может, так до завтрева проваляется! А нам-то к игрищам готовиться надо!
— А ты возьми оглоблю, — посоветовал Данила.
— С ума ты сбрел?!? Чтобы я наилучшего плясового медведя — оглоблей?!?
— Ну, жди, покамест Репа проспится… — тут Даниле пришла в голову мысль…
Он оглядел пространство подклета, особым вниманием пожаловав два высоко расположенных небольших окошка.
— А что, дорог ли нынче бычий пузырь?
Третьяк уставился на Данилу с превеликим подозрением.
— Ты что это затеял?
Затея была проста — выйти, дверь снаружи подпереть, взять ведерко воды, подобраться к окошку, распороть затягивающий его пузырь — да и прицельно выплеснуть воду на голову Репе.
Ничего лучшего все равно придумать не удавалось — и Третьяк с Данилой согласился.
Выплескивать воду велели Филатке — он самый тощий и верткий, ему и до окошка добираться удобно, и глаз у него верный — не промахнется.
Одно окно оказалось неподходящим — слишком далеко было лететь воде, да и попала бы она в медвежий бок. Второе подошло.
Стоя на плечах у Третьяка, Филатка разрезал засапожником пузырь, выдернул лохмотья, принял у Данилы ведерко и метко отправил воду в рожу спящему Репе.
Заныл-застонал недовольный медведь.
— Неужто все горбатому досталось? — уже щеголяя скоморошьим словечком забеспокоился Данила.
— Да это Репа! — отвечал сверху Филатка. — Эй, дед! Каково пробужденьице?
— Я тебя, выблядка!.. — донеслось из подклета.
— Ну, слава те Господи, — проснулся!
Репа, успокоив медведя, вышел на двор. Это оказался невысокий мужичок, смотреть на которого было опасно — такой страхолюдностью отличался. По лицу от рта вверх шел рваный шрам едва ли не до затылка, другое такие же покрывали голову. На них, глубоких, словно борозды, волосы не росли, разве что промеж ними, и то — нелепыми редкими пучками.