— Так ты мне это хотела показать?
— А что? Я думала, тебе будет приятно, — ответила Крыса.
— Так и будем считать.
Иногда он напрочь отказывался понимать логику этой женщины.
— Извини, я пошутила, — засмеялась Патриция. — Обернись!
Андрей обернулся. У кирпичной стены стояла черно-золотая карусельная лошадка — та самая, из ресторана.
— Что скажешь? — спросила Крыса. Шинкарев пожал плечами. А что тут скажешь?
— Купила-таки? — Он провел пальцами по старому лаку. Поверхность была шершавая, потрескавшаяся.
— Мне купили. Но какая разница?
«Вообще-то есть разница».
Но этого Андрей не сказал. Вышло бы грубо, а грубо разговаривать с этой женщиной он не хотел. По разным причинам. Например, потому, что эта встреча могла оказаться последней.
— Ты дала ей какое-нибудь имя?
Игрушкам часто дают имена — включая тех, которые стреляют.
— Нет, ничего в голову не пришло. Смотри, — она забралась в седло, — вот так я тогда сидела. Точно?
— У тебя упали туфли, а платье задралось вот так.
Андрей провел рукой по ее бедру, слегка приподняв легкую юбку. Женщина соскользнула с деревянной лошадки, уходя из-под мужской руки.
— Пошли вниз, кофе готов!
На кухне она поставила перед ним глубокий бокал с взбитыми сливками, политыми вишневым вареньем.
— Смотри, что у нас есть! Любишь такие? Я —
очень! Бери еще!
В глазах блеснули слезы. Или ему показалось?
«Женщина кормит мужчину, а тот уходит на войну. Бери, бери еще! Может, тебе того, этого?.. Мать так же кормила, когда уезжал: у самой на глазах слезы, отец отвернулся, а она — ну, съешь еще кусочек... Черт, сволочизм какой-то!»
— Конечно, Пэт, с удовольствием, — кивнул Шинкарев. — А когда пойдем смотреть на камни?
— Сейчас и пойдем.
День за окном внезапно потускнел; померкла и вновь загорелась зелень листвы, по которой промелькнули быстрые пятна света и тени. По саду прошел ветер, первые крупные капли упали на горячую черную дорожку.
— Муссон пришел?
— Нет, просто дождь. — Она вскочила из-за стола, схватив Андрея за руку. — Пошли скорее!
Все потемнело, замерло. Ливень обрушился на сад, когда они, уже мокрые, заскочили в легкий павильон, стоящий среди невысоких раскидистых сосен. Над ними поднималась восьмиугольная крыша из зеленой глазурованной черепицы; внутри было темно, сухо; застоялся запах пыли и старого дерева. С загнутых карнизов лились струи воды, летели брызги, а дальше стояла плотная стена, сотканная из отвесных серых нитей. Патриция, обняв тонкую красную колонну, молча смотрела на дождь, Андрей же, встав сзади, провел пальцем ей по спине, словно пересчитывая позвонки, а затем, пропустив ладони у нее под мышками, положил руки на грудь. Упругая ткань купальника поднималась и опускалась, под ней, в такт дождю, билось сердце, а из темного переплетения стропил внимательно смотрел глазок телекамеры...