Из записки мне стало ясно, что Арсений Сергеевич нуждается в помощи, но в чем она должна состоять, я, разумеется, не представлял. Признаться, меня насторожило заключение его в крепость, я заподозрил, что он связан с тайной организацией, коими наводнился Петербург, да и Москва кишела революционно настроенными людьми. Все это были весьма занятные люди – неопрятные, грубые, с больными лицами. Они жили прячась, распространяли листовки, надрывно кричали о социализме, о всеобщем братстве, время от времени бросали бомбы в тех, кто, по их мнению, был источником зла. Я не понимал: как при помощи одного зла – бомбы – можно искоренить другое зло? Почему дорога к всеобщему счастью должна пролегать через кровь? А именно к этому призывали социалисты. Я не понимал, в чем должно состоять равенство. В том, чтобы князь сморкался в пальцы, а не в платок? Или чтобы графиня выплясывала трепака с рабочим? Или знать должна поменяться местами с низшими сословиями? Смешно, ей-богу. С детства я привык к труду. В поте лица своего трудились мой дед и прадед, в труде я видел свое счастье. А когда дело поставлено крепко и процветает, с тобой считаются и высшие и низшие сословия. Вот тебе и равенство! Так зачем социализм? Чуждые мне идеи о социализме и равенстве никак не увязывались и с Арсением Сергеевичем Свешниковым. Но я сел в экипаж и поехал к нему.
Знакомство наше состоялось за карточным столом в октябре месяце. К тому времени я обосновался в Петербурге, купил дом. Фабрику приобрел много ранее, подумывал выкупить и завод, но, дабы не сотворить ошибки, решил вначале изучить дело. Посему и отправился за границу, где по этой части имелся богатый опыт. С полгода я отсутствовал и вернулся в Россию в августе.
Я сразу обратил внимание на молодого человека за ломберным столом. Он был хорош собой, высок и строен, одет по моде, но излишне азартен. Играл я недолго. Собственно, мои походы в игорные дома имели целью завести полезные знакомства и приучить свет к новому лицу из низов. Надо сказать, я был не первым фабрикантом, сунувшим свою бороду в высший свет, оттого ко мне быстро привыкли, а мой капитал проложил дорогу в либеральные дома. Я отсел от стола, читал газету, когда за ломберным столом произошли обычные события – кто-то выиграл, кто-то проиграл. Молодой человек проигрался, а денег у него не было. Он горячился, клялся, что заплатит долг через две недели, но тот, кому посчастливилось выиграть, отказывался ждать. Молодой человек был в отчаянии. А мне известны случаи, когда проигравшийся игрок пускал себе пулю в лоб иногда прямо в зале. Я полюбопытствовал у господина, сидевшего подле меня, кто этот молодой человек. Он ответил: