Ядзя кивнула.
После ужина танцевали под радиолу. Панна Стефа пила наравне с гауптштурмфюрером, и теперь оба были пьяны. Танцуя, девушка чуть ли не висела на Харнаке; это нравилось ему, он, не стыдясь, целовал ее оголенные плечи.
Улучив удобный момент, Ядзя пошепталась со Стефой. После очередного танца Харнак предложил:
– Пан Сливинский, я могу подвезти вас домой…
– У нас с паном Менцелем еще деловой разго shy;вор… – объяснила панна Стелла, провожая гостей.
Поздним вечером трижды постучали в окно. Петро и Богдан на всякий случай спрятались в кладовке. В комнате кто-то загудел басом, шкаф с той стороны отодвинули, и к хлопцам заглянул высоколобый, полнолицый, курносый, осыпанный веснушками мужчина. Он приветливо поглядел на парней, лукаво подмигнул им.
– Евген Степанович! – обрадовался Богдан. – Неужели вы?
– Как видишь. Собственной, так сказать, персоной, – сощурился полнолицый. А ты того, малость похудел…
– М-да… – расправил плечи Богдан. – Теперь-то уже ничего. Еще неделя – и снова можно… – Сделал движение, каким подбрасывают штангу.
– Забудь, – махнул рукой полнолицый. – Это сейчас никому не нужно.
Петро стоял, упираясь в притолоку. Гость несколько раз посмотрел на него исподлобья, подошел.
– Почему же вы нас не познакомили? – попрекнул хозяев. – Давайте сами. Заремба…
Он пожал руку Петра так, что тот почувствовал – силы гостю не занимать стать.
Узкие глаза Зарембы поблескивали. Петру было крайне неприятно, но взгляда не отвел. Так и стояли, скрестив взгляды, словно мерясь силою. Заремба уступил первый.
– Мне нравится твой товарищ, – оглянулся на Богдана. – Может, Катруся угостит нас чаем?
Девушка побежала на кухню. Заремба примостился на диване, попросил:
– Расскажите, что в лагере.
Петро замялся. “Почему это мы должны рассказывать?” – подумал. Богдан, увидев его гримасу, сказал:
– Евген Степанович наш старый друг. Мы можем быть с ним откровенными.
Рассказывал Богдан. Евген Степанович смотрел немигающим взглядом. По выражению его лица нельзя было понять, о чем он думает. Петру казалось, что Заремба не слушает, хотел даже остановить Богдана, по вовремя спохватился, заметив, как задвигались желваки на щеках гостя. Петра поразило, как гладко течет речь товарища, какие меткие и точные слова находит он. Лишь раз Богдан сбился. Это случилось, когда он вспомнил, как гнали колонну пленных – босых, раздетых – по снегу. Вот тут-то он сбился, услышав всхлипывание: Катруся, застыв на пороге, вытирала слезы. Недовольно хмыкнул, сестра села за стол. “Прости, не удержалась”, – прочитал он в ее взгляде.