– Люблю пошутить, – притворно вздохнул Бог shy;дан. – Но ведь в этом нет ничего дурного.
– Конечно, – согласился гауптштурмфюрер. – Пошутили – и хватит.
– Я вас не понимаю, – сказал Богдан с нарочитым удивлением.
– Оставьте, – сказал Харнак, – вы же умный человек. Я тоже не последний дурак. Давайте забудем эти детские забавы.
– Хорошо…
– Чудесно! Я почему-то верил, что мы легко договоримся. Итак, ваши фамилия и имя.
– Петренко Микола Миколаевич.
– Мы же условились прекратить шутки.
– А почему вы думаете, что я шучу?
Харнак начал терять терпение. Поднялся, постоял у окна. Потом промолвил, не глядя на Стефанишина:
– А вы более серьезный противник, чем я думал.
– Воспринимаю это как комплимент, – нагло развалился в кресле Богдан. – Но и вы более умный следователь, чем я думал.
Харнак снова сел. Налил себе кофе и молча стал прихлебывать.
– На что же вы рассчитываете?
– На силу духа! – твердо ответил Стефанишин.
– Значит, вы готовы к смерти? А ведь вы, собственно, еще не жили, ничего не видели в жизни.
– Понимаю. Теперь вы начнете рисовать мне прелести жизни, пользуясь голубыми и розовыми красками. Будете говорить, что у меня все впереди, а живем на свете только раз, что обидно разлучиться с жизнью навсегда. Господин следователь будет убедительно доказывать, что жизнь, какая она ни есть, все же остается жизнью и… лучше смерти. А потом добавит, что почти ничего не требует от меня – этак, мелочь, несколько имен, адресок… Ведь так?
Богдан умолк. Харнак смотрел на него с нескрываемым любопытством.
– И вы думаете меня поймать на этот крючок? – сжал кулаки Богдан. – Нет, тысячу раз нет! Я уверен, вам уже не раз приходилось слышать, что жизнь, купленная ценою подлости и предательства, для нас не жизнь. Сначала вы считали эти слова лишь красивой фразой, потом убедились, что мы не любители фраз. И все же стараетесь запутать нас, обмануть, залезть в душу с помощью чашки кофе. Примитивно, господин следователь! И…
– Вы недооцениваете нас, – перебил Богдана Харнак. – У нас есть куда более эффективные методы.
– Заимствованные у святейшей инквизиции? Это, дорогие господа, действительно испытанные методы. Герр гауптштурмфюрер их имел в виду? Признайтесь, однако, часто ли вам удается выколачивать признания из ваших узников?
– Какое это имеет значение? – безразлично пожал плечами Харнак. – Если бы даже я знал, что из ста арестованных все сто ничего не скажут, я попробовал бы вытянуть признания у сто первого.
– Логика вандала! – заскрежетал зубами Богдан.
– Это уж, простите, такое дело… – развел руками Харнак. – Итак, в последний раз спрашиваю вас: будете говорить?