На бегу он успел подумать, что незнание языка сыграло очередную злую шутку: имелось целых трое побежденных, которых можно было бы и допросить с большим знанием дела, но вот поди ж ты, не получится…
Когда роща осталась позади, он замедлил бег, перешел на шаг и двинулся по улице уже чинной походкой благонамеренного обывателя, чтобы не привлекать излишнего внимания. Вряд ли эти архаровцы погонятся, не станут же они устраивать драку на глазах у горожан, чревато…
Вряд ли его собирались убивать или калечить жутко. Если прикинуть… Кинематографическая специфика, ага — со сломанной рукой или ногой, с украшенной синяками физиономией Бестужев, даже живой, оказался бы бесповоротно исключен из съемочного процесса на немалое время. Очень возможно, злыдень пальнул ночью в приливе злобы, сгоряча, а потом пораскинул мозгами и понял, что должного результата можно добиться и без таких крайностей, попросту уложив соперника на больничную койку, вынудив прыгать на костыле или расхаживать с рукой в гипсовой повязке…
«К черту, — сердито подумал Бестужев. — Не даст он мне жить спокойно, раз уж взялся. Пора отсюда убираться, не откладывая, вот прямо сейчас. Прихватить из гостиничного номера куртку, спрятать в ее кармане револьвер (предварительно поменяв патроны на боевые), оставить там ковбойскую кобуру (в столице с нею на боку наверняка смотрелся бы некомильфотно), взять записную книжку с заветным адресом — и отправляться на станцию». Никто и не вэдумает его задерживать, никто и внимания не обратит Был человек — и пропал, исчез в нетях, растворился в жарком южном воздухе, напоенным ароматом незнакомых цветов, сгинул безвестно… Плакать не будут, хотя красотка Лили, безусловно, погорюет при известии о внезапном и загадочном исчезновении перспективного кандидата в законные супруги и деловые партнеры. Ничего, переживет, ничего страшного с ней не случится, при ее-то уме и оборотистости подыщет себе другого партнера или в одиночку пробьется к вершинам — хваткая девица, что уж там…
Приняв решение, он направился в гостиницу, уже чувствуя себя чуждым всему окружающему, с которым вскоре предстояло распрощаться навсегда без малейшего сожаления.
Две покрытых пылью лошади были привязаны к перилам веранды — и двое чисто, но незатейливо одетых мужчин, прикрыв лица широкополыми шляпами, расположились в креслах-качалках слева от входа в гостиницу. Достаточно оказалось беглого взгляда, чтобы они Бестужеву не понравились категорически: чересчур уж деланным выглядело их безразличие. Даже не посмотрели, уставились прямо перед собой, будто на той стороне улицы происходило что-то интересное, хотя ничегошеньки там не имелось, кроме блаженно развалившейся на солнцепеке свиньи и мальчишки лет семи, лениво гонявшего что-то наподобие волчка. Оба с кобурами на поясе — но вот филерской опытности в них как раз и не чувствуется…