«Да, на это немцы мастаки», — подумал Бестужев с невольным уважением. Что касается их пресловутой законопослушности, все не так однозначно, и законопослушность сия вызвана не каким-то особо благородным складом души, а энергичнейшими мерами властей, принимаемыми на протяжении столетий. Ему случалось говорить со знатоками вопроса. Взять хотя бы незаконных порубщиков леса: лет триста назад тевтону, застигнутому за этим неблаговидным деянием, без особых церемоний взрезали живот, вытягивали чуть-чуть кишку, прибивали ее гвоздем к дереву, а потом гоняли вокруг означенного дерева до тех пор, пока все кишки на него не намотаются. Несколько столетий подобных процедур дали свои плоды.
А впрочем… Чистоту и опрятность в немцев, об заклад можно биться, вовсе не вколачивали столетиями жесточайших наказаний, здесь какие-то другие механизмы сознания должны действовать, не имеющие отношения к страху перед строгой карой…
Экипаж выехал на улицу. Извозчик обернулся к нему (определенно за сорок, незамысловатое, простецкое лицо):
— Прикажете в Гарлем? В дом герра Виттенбаха?
— Подождите, — сказал Бестужев. — Вы, должно быть, не совсем правильно поняли фройляйн Марту… Остановитесь у обочины, будьте так добры… Прекрасно. Как вас зовут?
— Хайн, майн герр.
— Вы давно здесь?
— К зиме будет двадцать три года, господин инженер.
— И с тех пор не бывали в фатерланде?
— Увы, майн герр, как-то не сложилось. Семья, дети, заботы…
Вряд ли этому простодушному малому уточняли, что Бестужев — не подданный Германского рейха, а австриец. Бестужев сказал весело:
— Следовательно, у вас давненько не было случая лицезреть и изображения нашего обожаемого кайзера?
— Ну почему же, майн герр. В Народном доме висят великолепные портреты кайзера.
— Ну, это немного не то… — сказал Бестужев. — Вряд ли вы видели такие портреты нашего монарха…
Он достал из бумажника и положил на широкую ладонь кучера золотую двадцатимарковую монету с профилем помянутого обожаемого монарха. Хайн рассматривал ее с большим интересом — и, как подозревал Бестужев, дело тут было не столько в изображении его величества Вильгельма Второго, сколько в приятной тяжести благородного металла. Америка, конечно, земля обетованная для приезжего европейского люда, но вряд ли и здесь простой извозчик так уж часто держит в руках подобные монеты…
Кучер протянул ему монету с видом самую чуточку скорбным.
— Оставьте ее себе, Хайн, — решительно сказал Бестужев. — Мы оба немцы и должны оказывать друг другу мелкие услуги, особенно на чужой земле, не так ли?
— Пожалуй… — нерешительно сказал кучер.