— Я уверен, ты считала все-таки Джори более приятным ребенком, — с сарказмом проговорил Барт, но в глазах его светилась нежность; ему, видимо, понравились воспоминания о нем, как о ребенке.
Мелоди смотрела на меня с очень странным выражением лица. Мне даже захотелось, чтобы она не сидела так близко ко мне.
— У тебя была с самого начала жизни очень яркая индивидуальность и своеобразная красота. Ты желал, чтобы я была рядом день и ночь. Как только я опускала тебя в кроватку, ты начинал кричать. Как только я брала тебя на руки, ты успокаивался.
— Другими словами, со мной у тебя были одни неприятности.
— Я никогда не сосредоточивалась на них, Барт. Я любила тебя со дня зачатия. Я любила, когда ты улыбался. Ты так болезненно улыбнулся в первый раз, что это навсегда ранило мое сердце.
Похоже, я тронула его. Он положил свою руку на мою. Но в этот момент началась увертюра к «Самсону и Далиле», и эта взаимная минута нежности растворилась в восторженном шепоте гостей, которые рассмотрели в программке известное имя Джори Джануса Маркета, который должен был танцевать свою самую знаменитую партию; а партию Далилы исполняла его сестра, Синтия Шеффилд. Многие с любопытством взирали на Мелоди, недоумевая, отчего не она танцует Далилу.
Как всегда, когда я смотрела балет, меня уносило куда-то далеко на облаке мечты; я теряла реальный мир и испытывала необыкновенное чувство и боли, и восторга.
Поднялся занавес; декорация представляла звездную ночь в пустыне, а на ее фоне был расставлен разноцветный шелковый шатер. Пальмы тихонько шевелили своими листьями, паслись очень похожие на настоящих верблюды. Синди, сидящая перед шатром, была в прозрачных одеждах, которые выгодно подчеркивали ее стройную красивую фигуру.
На ней был темный парик, обвитый несколько раз бусами с драгоценными камнями. Далила начала свой заманивающий, полный соблазна танец, желая обворожить Самсона, который пока что-то медлил выходить на сцену. Когда Джори, наконец, вышел, гости устроили ему звучную овацию.
Джори дождался конца аплодисментов и начал танец. На нем была лишь материя, изображающая львиную шкуру. Она поддерживалась на плече единственной лямкой, пересекающей его сильную мускулистую грудь. Его загорелая кожа была смазана маслом и блестела. Длинные черные волосы прямо лежали по плечам и развевались при прыжках и поворотах. Всеми своими движениями он будто смеялся над Далилой, над ее женственной слабостью, и наслаждался своей силой, быстротой движений.
Та мощь, с которой Джори изображал Самсона, заставила меня вздрогнуть. Холодок побежал по спине: казалось, сам Бог одарил Джори нечеловеческой грацией движений и яркой красотой.