Тысяцкий смотрел, как растворяются в тумане вершники Бермятова десятка, а голову томили тяжкие думы. Брат Евпатий послан князем Юрием в Чернигов просить помощи у наследников Ольговой славы, но то ли добудет, то ли нет — неизвестно. А он, дурной, завел подмогу пронскую в глухомань неведомую.
— Боярин, боярин! — из тумана вынырнул Бермята с двумя своими. — Чудное дело, боярин: выходили с Пронска — зима ж была, снегу по лядвии, а тут — грозник, не иначе. Травы зелены, птахи поют…
Первун и сам почувствовал, как с неба дохнуло жаром, обдало летним теплом. Да уж, зима ушла куда-то вместе с дорогой… Стоявшие в задних рядах потихоньку садились, снимали поршни и лычницы, сматывали с ног теплые портянки. А иные уже начали тянуть с плеч брони, чтобы снять из-под железа полушубки или теплые шерстяные срачицы.
Такое нужно было пресечь и немедля. Железо на голую грудь не носят, и, повинуясь жесту тысяцкого, негромко ругались десятники, заставляя нерадивых вздевать брони, не скидывать с плеч щитов, не класть рогатин.
Туман помаленьку рассеивался, и стало видно, что на полдень лес реже. Туда же убегала проторенная волокушами дорога. Пустив вперед два десятка вершников, Первун сторожко повел свои сорок сотен навстречу незнаемому…
Утро. На закат от Велиграда.
III тысячелетие до н. э.
— Молви еще раз про находников, отрок, — Первун наклонился к поводырю, юному пар-нишечке в простецкой сермяге, — говоришь, комон-ных нет у них?
— Колесницы лишь, — быстро отозвался поводырь.
Он с опаской посматривал на удивительных союзников, явившихся из неслыханного града Пронск, на их темные одежды, непроницаемые для стрел и копий, их страшное оружие, что в один удар сметает сосенку толщиной в ногу взрослого мужа. Он сам видел, как жупан чужих воев показывал Белегосту их силу. Потому-то ему очень не хотелось сбиться с пути, потерять дорогу. Хотя чужаки вроде добрые — один из пеших воев угощал малых несмышленышей сладкими кокурками, пока вожаки вели беседу со старейшими града. Только добрые-то они добрые, а сердить их не стоит. Но слава Свентовиту — путь никуда не терялся. Скоро уже, скоро появится ватажка Колаксая…
Увидев ратников, стоявших на широкой поляне, Первун чуть было не расхохотался в голос. Вот уж витязи, нечего сказать. Вместо брони — толстые кожаные одежи с дубовыми тесовинами на груди, вместо мечей — тяжкие ослопы с бугристыми шарами капа на концах. И числом — не более двух сотен. А коли не врал старый волхв, то находников — не менее тридцати сотен. А то и целая тьма.
Из рядов велиградских витязей вышел муж, лицом и обликом — вождь. Оглядел пришлецов, молча стянул с головы бобровую шапку, поклонился в пояс.