– Давненько не виделись, Виссарион Фомич. Что привело вас?
– Ехал мимо, дай, думаю, зайду, – грузно опускаясь на стул, сказал тот. – Дела-то как?
– Неплохо. Так ведь не всегда они ладятся, дела-то. Ох, не за тем пожаловали, Виссарион Фомич. Говорите уж прямо.
– Хм-хм, – откашлялся Зыбин и из-под густых бровей пристально взглянул на Галицкого. – Долгополова хорошо знавали?
– Знать хорошо никого невозможно, иной раз и себя с трудом узнаешь, – отговорился Мирон Сергеевич.
– А все ж, как он вам?
– Дистанцию держал со всеми, характер имел скверный, к порокам был пристрастен...
– Вот-вот, пороки... годится. А что за пороки?
– Вина выпьете? Недавно партию получил, вино превосходное. Собираюсь поставлять в наш город.
– Не прочь, не прочь.
Галицкий налил в бокалы ярко-красного вина, отпил, смакуя, только потом вернулся к Догополову:
– А к порокам я отношу злобу, Виссарион Фомич. Явного проявления не было, а как слово в разговоре Долгополов вставлял, так оно злобой дышало, отчего всем неловко делалось. Иной раз речь зайдет, к примеру, о женщинах, – нетерпимость свою показывал, будто лучше других он. Я сам не ангел, а Долгополова долго не выносил.
– Кстати, до женского пола охоч он был?
– А то как же, – усмехнулся Галицкий с оттенком презрения. – Выставлялся святым, а за юбками волочился, но мало кто замечал за ним сей грешок.
– Что ж жена его, не знала?
– Прасковья Ильинична? Знала или нет, мне неведомо, только последнее время она при нем колючей становилась. Прекрасная женщина, мне б такую. Коль у женщины забот нет, она портится – наряды да развлечения в худом умишке заводятся, а Прасковья Ильинична образцовая жена, к тому же красавица.
– Как полагаете, убили его за что-с?
– А за чтоб ни убили, знать, было за что.
Виссарион Фомич мотал на ус всякую мелочь из разговора, потому отметил, что Галицкого терзало внутреннее неудовлетворение, наверно, оттого он и был хмур. Больше всего Зыбина интересовало, знал ли Мирон Сергеевич о проделках жены, а напрямую спросить никак нельзя. Спросить – это задеть честь, в унизительное положение поставить человека, открыть ему глаза и нести ответственность за все, что случится потом. В данном вопросе Виссарион Фомич все же надеялся на сыщиков, у которых врожденная страсть вызнавать чужие секреты. Он продолжил беседу о Долгополове:
– Найден в мещанской квартире, а квартиру ту снял, но не жил там, однако платил исправно. Как думаете, Мирон Сергеевич, зачем снял он квартиру?
– Хм! Неужто не догадываетесь? Сами посудите, на что ему квартира, когда у него и дом, и поместья есть? Женщин приводил туда.