Елена Егоровна бросилась к Ваське, расспрашивая, что с ней и почему кричит, а та лишь выла и терла платком лицо. Пришлось еще раз сбегать за доктором.
Удар ждал родителей: Василиса удумала плеснуть на лицо Елене Егоровне соляной кислотой, а вышло – себя изуродовала. Ее отвезли в больницу, но спасти лицо не смогли. Василиса ослепла на правый глаз, правую же сторону выжгла кислота, она навечно осталась обезображенной. А вина легла на Дарью.
– Ты-то зачем вмешалась? – корила младшую дочь мамаша.
– Будя! – прикрикивал на мать отец. – Дарья тут ни при чем, Васька сама виновата. Господь водил рукой Дарьи, он наказал Василису за злой умысел.
– Бога, папаня, нет, отменили, – тихо пробормотала Дарья.
– А он плюет на отмены! – взорвался папаша. – Ладно, не горюй, Дарья, стало быть, такова судьбина Васькина.
Что б ни говорили родители, вину свою она без них знала. А как надо было поступить? Ваську б засадили, мамаша не пережила бы позора. Да и откуда Дарья могла знать, что там кислота? А если б знала, толкнула бы сестру? И признавалась себе: толкнула б. Точно бы толкнула, надеясь, что кислота прольется мимо.
Васька выписалась из больницы и запила. Дарью она ненавидела, да и вообще всех стала ненавидеть, мамашу с папашей тоже. Приходила редко, только когда нужны были деньги или чтобы поесть. Работала она по найму, на производство не хотела идти, там слишком суровые были законы. Наказания за Васькин проступок не последовало. Подумаешь, бабы мужика не поделили! Тогда именно так смотрели на подобные выходки, хулиганство зачастую не наказывалось, а за неосторожно брошенное слово, имеющее политический смысл, попадали в лагеря на долгие годы. К тому же пострадала Василиса, ее и жалели. Елену Егоровну все осуждали – как-никак, при живом-то муже с другим жила. И никто не вспоминал про то, что ей просто негде жить.
Дарья продолжала работать у Самойлова, дожидаясь времени, когда пойдет учиться. Как-то в феврале она застала Самойлова дома, чего никогда не случалось. Встретил он ее весь потерянный, взъерошенный:
– Не сегодня, Даша. Елене Егоровне плохо.
Позже дошли слухи, будто полковника Огарева расстреляли. Собственно, о расстрелах кругом шептались, в газетах писали о заговорах, заговорщикам выносилось всеобщее порицание и презрение. Но в кругу семьи люди шептались совсем с другим смыслом: что ж это творится, не может же столько быть врагов и предателей?! Шептались и мамаша с папашей, предупреждая Дарью, чтоб нигде об этом ни словечком не обмолвилась, а то и мамашу с папашей заарестуют. А за что? Если б не частые аресты, Дарья не верила бы и в расстрелы. Жизнь ей виделась прекрасной, наполненной событиями и свершениями, а она не принимала участия в этой жизни! По Европе шагал фашизм, Советское государство окружали недремлющие враги, все равно делались научные открытия, совершались подвиги… Тут еще Семка вступил в комсомол, а она мыла полы!