– Ни в коем случае. Я и из-за салата уже переживаю, – горестно поделилась я. – Я видела в одном фильме, как девка на вечеринке, чтобы не поправиться, жевала салфетку. Вот и мне так надо.
– Зачем? – удивилась Люся. – Ты и так хороша, моя душа.
– Ничего подобного. Я толстая. И не надо меня успокаивать. Надо, наоборот, меня беспокоить. Знаешь, я ведь и в клуб хожу, – поделилась я, чуть смутившись. – Все мышцы жутко болят, но я хожу все равно.
– И часто?
– Почти каждый день.
– Но зачем? И почему без меня? – обиженно спросила она. – А, погоди, у меня же карточка уже кончилась. Может, другую купить, чтобы ходить вместе?
– Не знаю, я пока стесняюсь. Я такая неуклюжая. У нас в группе десять человек девчонок выглядят как королевы. Я когда на них смотрю, мне рыдать хочется, почему я не такая.
– А какая ты? – разозлилась Люся. – Нормальная ты.
– Я неуклюжая, не могу отжаться. Нас таких человека три, с попами, которые от земли не оторвать. И смотрим друг на друга глазами побитой собаки. Сейчас чуть полегче, я хоть немного сбросила вес, но я лучше вообще жрать не буду, но похудею еще.
– Так ты, милочка, доиграешься, – забеспокоилась Люська, но я даже не стала вслушиваться в то, что она говорит. За месяц моих мытарств я сбросила уже шесть килограммов. Не далее как вчера утром, поднявшись пораньше и пересилив легкое головокружение от запаха маминой яичницы, я встала на весы и была вознаграждена. Шестьдесят пять килограммов сто пять граммов – это, конечно, тоже не мечта, это все еще далеко от идеала, от этих сказочных ланей, с которыми я хожу на тренировку, но… красное платье, которое я воровато достала с полки в антресолях, на меня налезло! Оно сидело в обтяжку и требовало сбрасывать еще лишнее, но глядя на себя, вернее, на эту бледную симпатичную девушку с уже не такими и большими щеками, зато с очень увеличившимися голубыми глазами (волосы остались тускло-серыми), я поняла, что, как бы мама ни воняла яичницей, есть я не буду. А мама воняла. Не только в смысле запахов, она просто ругалась на меня почем зря, требуя, чтобы я ела хоть что-нибудь.
– Я ем, мама, ем. На работе ем. А на завтрак есть вредно, я читала, – врала я. – Со мной все хорошо.
– Ты выглядишь просто больной!
– Это просто тебе надо в прихожей лампочку воткнуть помощнее, – возражала я. И спасалась бегством в который раз.
– После развода ты стала совсем другой, – возмущалась она, и даже я сама понимала, что она права. Только меня это не расстраивало, а радовало. День за днем я все больше чувствовала, что я нравлюсь. Моим коллегам по работе, что привело бы в ярость моего папу, моим клиентам, нашему страховому агенту из-за столика в углу салона. Его зовут Константин, и он так мне улыбается, когда видит, что даже мне при всей моей неуверенности становится понятно, что он очень рад. В первое время я даже дергалась и оглядывалась вокруг себя, пытаясь отыскать человека, которому адресованы эти широченные добродушные улыбки. Но оказалось, что мне. Но самое странное: хоть я и видела, как сильно Константин хотел познакомиться со мной поближе, я впервые в жизни никак не реагировала на эти, так сказать, флюиды.