– Кажется, я простудился, – сказал он. – В это время года ветры очень коварны.
– Я бы не хотела подхватить простуду! – воскликнула Долли. – Красный нос мне вовсе не идет!
– Тогда лучше держись от меня подальше.
– Я попробую рискнуть, – сказала она, двинувшись к нему, но герцог уже дошел до двери.
– Пойдем поищем остальных, – сказал он. – Не Скучают ли они там?
– Ну, знаешь, Бак! Я никогда не слышала ничего более смехотворного!.. – начала Долли.
Но герцог уже шагал по коридору, и она вынуждена была последовать за ним.
Проходя по коридору, Долли со злостью думала:
«Это проклятые русские все испортили! Лучше бы они оставались в своей родной стране!»
Герцог стоял на носу яхты и любовался первыми лучами солнца, которые рассеивали ночную тьму, и. Оглянувшись заметил, что он не один на палубе.
Точно охотник, увидевший наконец-то долгожданного оленя, он почувствовал неудержимое волнение при виде идущей к корме княжны Милицы.
В последние дни его настроение колебалось между отчаянием и негодованием, потому что, несмотря на его разъяснения, княжна не присоединялась к остальной компании ни за столом, ни в другое время дня.
От Нэнси Рэдсток он знал, что княжна приняла от нее пальто и другие необходимые вещи и взамен занялась шитьем, которое, по выражению Нэнси, она выполняла «абсолютно фантастически».
– Никогда еще я не видела таких крошечных стежков и такой утонченной работы, – говорила она герцогу, – я сразу догадалась, до того, как она сама мне сказала, что княжну обучала француженка, воспитывавшаяся в монастыре.
Герцог улыбнулся.
У аристократов Санкт-Петербурга было принято нанимать французских гувернанток и учителей для своих детей, и царь и его придворные всегда говорили по-французски или по-английски.
– Сначала меня забавляло ее настойчивое желание как-то услужить мне, – сказала Нэнси, – но сейчас я рада «а шитью, потому что у нее получается это лучше, чем у любой швеи или горничной.
По крайней мере, думал герцог, хотя бы в этом княжна поступила благоразумно. Всякий раз он надеялся увидеть ее во время обеда или ужина, но она по-прежнему оставалась в каюте и предпочитала есть с отцом.
Более того, когда он дважды в день навещал Великого князя, княжна Милица всегда выходила из каюты и не возвращалась, пока он не уйдет.
Таким образом, у него не было возможности поговорить с нею, и еще до того, как Нэнси сказала ему, он и сам успел заметить, что княжна значительно изменилась внешне.
После хорошего питания, отдыха и, как он думал, избавления от постоянной тревоги, кроме разве мыслей о будущем, с, ее лица исчезли напряженность и страх, а сама она больше не выглядела чересчур тощей.