Любимая игрушка судьбы (Гарридо) - страница 47

Но ароматные ломти вяленой дыни, груды влажного белого сыра, комья светлого меда, бугрящиеся орехами, - все оставалось нетронутым.

Днем и ночью Акамие лежал на подушках, не отвечая навязчивой заботе евнуха ни словом, ни взглядом.

Неотрывно смотрели в колеблющийся потолок повозки его сухие тусклые глаза, и ни звука, ни вздоха не слетало с бледных губ.

Иногда снаружи долетал частый стук копыт: то один, то другой всадник, спеша проверить сохранность своей добычи в обозе, делал круг вокруг крытой коврами повозки. Евнух озабоченно хмурился и вздыхал, провожая глазами белые платки, трепетавшие на головах всадников.

Акамие же будто не слышал.

Но каждый вечер, когда вокруг костров затевались под пылкую дарну и мечтательный ут дозволенные теперь песни о страсти, выше всех взлетал юный голос неподалеку от пестрой повозки:

Роняешь слезы,

как жемчуг с нитки

не разоряй

своего ожерелья!

Чем себя украсишь,

когда придет праздник?

Судьба переменчива...

Тогда проступал влажный блеск между полузакрытых век, и слезы текли по вискам.

На закате того дня, когда обоз миновал ущелье Черные врата, неожиданный шум снаружи обеспокоил дежурного евнуха.

- Куда лезешь, старый пес? Пошел вон!

Стражники с улюлюканьем и свистом погнали кого-то от повозки. Евнух слышал, как удалялись их крики и топот копыт.

Затем полог откинулся и показалась голова, не обремененная ни единым волоском. Из узких щелок между множества морщин остро глянули черные зрачки.

Евнух всполошенно замахал руками, оторвал зад от подушки... и рухнул на нее студнем, не издав ни звука. Глаза его сами собой закрылись, губы растянулись в блаженной улыбке, подбородок опустился на грудь.

Удрученно кряхтя, старик влез в повозку, втянул за собой длинный плащ, невероятно поношенный и запыленный, и опустил полог. Доковыляв до светильника, подвешенного под потолком повозки, он осмотрелся.

Тот, кого он искал, лежал на подушках, вытянувшись, как мертвый. Только глаза следили за стариком без тревоги или любопытства.

- А вот и ты, - закивал старик так, что его тонкая морщинистая шея чуть не переломилась. - Приветствую тебя, Алмаз Судьбы, Отменяющий неизбежное, Возлюбленный случайностей!

Брови Акамие дрогнули, но он не пошевелился и ничего не сказал в ответ.

Тогда старик уселся под фонарем, поджав тощие босые ноги.

- Я слышал здесь песню, Удаляющий необратимое, песня глупа и слезлива, а певец слишком юн, но одна правда в его песне была: Судьба переменчива. Знаешь ли ты об этом, Повелитель желаний?

- Почему ты называешь меня этими именами? - медленно произнес Акамие. Судьба - колесо, и ось ее неизменна... Перемены - обман и морок, отводящие глаза. Горе раздавленному колесом, горе и вознесенному им, ибо его ожидает та же участь.