– Ванька, – придвинулась к нему Лидочка, – револьвер у тебя?
– Я положил его на место.
– Точно? Скажи мне правду. Клянусь, буду молчать.
– А я что, вру? Зачем мне?
– Я подслушала, милиционеры думают, будто отца убил кто-то из нас.
– Чего?! – отшатнулся Ваня, глядя на нее с ужасом. – Из нас?!
– Да. И сказали: почти у всех есть мотив. Помнишь, что рассказывал дядя Игнат у нас дома? Мотив – это причина убийства.
– Я знаю, что такое мотив. А почему они решили, что у нас есть мотив?
– Во-первых, вчерашняя ссора.
– Да мало ли кто ссорится! – возмутился Ваня. – Из-за ссор не убивают.
– Что слышала, то и передаю тебе, – огрызнулась Лидочка. – Во-вторых, револьвер в кабинете не нашли, значит, его взял кто-то из своих.
– Так ты подумала... это я... я, да? Клянусь, положил его в ящик!
– Я тебе верю. Получается, ты не убивал, я не убивала... Кто остается?
Ваня задумался, но вскоре начал высказывать свои мысли вслух:
– Кухарка и няня не в счет... Им-то зачем? Выходит, или Ирина, или дядя Федор, или Саша?
Лидочка не ответила, она опустила голову, теребя носовой платок.
Атмосфера на даче установилась хуже некуда. Все друг от друга прятались, почти не общались. Бориса Михайловича похоронили на местном кладбище. Гроб везли на телеге, за ним шли только обитатели дачи, сапожник-армянин и старый портной, шивший костюмы братьям. Два милиционера тоже зачем-то пришли, но от поминок отказались. Через пару дней вечером оба пожаловали на машине, вошли во двор, где на качелях раскачивалась девочка.
– Тебя как звать? – подошел к ней Давид Панкратович.
– Оленька, – ответила та.
– Сбегай-ка, Оленька, позови всех сюда.
Вприпрыжку девочка побежала в дом, а милиционеры поднялись на террасу, расселись за столом. Вечер был ласковый. Так бывает всегда, когда наступает умеренность в природе – безветренно, не жарко, тихо. Подтягивались обитатели дачи, садились на стулья – настороженные и непокойные.
– Давайте-ка чуток разберемся, – заговорил Давид Панкратович, поглаживая усы. – Борис Михайлович был убит в три часа ночи. Ну, может, в пять-десять минут четвертого. Кроме няни, никто не слышал выстрела, а ведь револьвер громко стреляет.
– Я говорила, что слышала какой-то громкий звук, но не придала значения, – тихо поправила его Ирина.
– Мне кажется, выстрел слышали многие, – хмуро произнес молодой милиционер, а признаться не хотят.
– Какое это имеет значение? – спросил Федор Михайлович. – Ну, допустим, я тоже слышал и, как Ирина, не придал значения. Кому здесь стрелять?
– Значит, вы тоже не спали? – подхватил Давид Панкратович.