– Держи, держи тетрадку! – приказал оператор. – Я наезжаю на нее... Снято!
– Эльзаман, теперь на вокзал, может, сможем взять билеты на ближайший поезд.
Билеты были на вечер, а купе оказалось полностью в их распоряжении. Эльзаман и Зоя перекусили, потом завалились на полки. Она взяла тетрадь, раскрыла, начала читать строчки, написанные убористым почерком, аккуратным и разборчивым. Эльзаман вдруг достал камеру...
– Зачем? – повернула к нему голову Зоя.
– Ты лежи и читай, а я на всякий случай сниму.
– Это лишнее... – начала отказываться она, потому что одно дело получить тетрадку и рассказать, как ее получили, и совсем другое – фильм монтировать... после угроз-то. Зоя намеревалась отказаться от работы. Правда, каковы будут последствия ее отказа, представить было нетрудно.
– А я говорю: лежи и читай, а я тебя сниму! – скомандовал Эльзаман. – От кадров всегда можно отказаться, но и пригодиться они могут.
Зоя быстро увлеклась, на оператора не обращала внимания. А тот, когда она поворачивалась, чтобы устроиться поудобней, снова включал камеру...
«Не знаю, для кого и зачем я пишу. Ведь не понесу эти записки ни в газету, ни в журнал. Не думаю, что кому-то будет интересно читать мой опус, точнее – воспоминания. Мой рассказ безыдейный, патриотизма в нем тоже не будет. В нем не будет ничего, за что уцепились бы периодические издания... О чем я говорю! Я ведь не умею писать, потому что не писатель, а обычный «мусорок» – так нас называли бандиты после войны. Впрочем, сейчас милиционеров тоже так зовут. Я и не думал браться за перо, хотя память время от времени возвращала меня в сорок девятый год, вороша старую рану. А записать свои воспоминания подвигнул нежданный гость, который попросил рассказать о тех давнишних событиях. Прошло много лет, а помню я все отчетливо.
Поздней осенью сорок девятого нас вызвали «на труп». Была убита женщина. Очень красивая женщина. Я никогда не видел такой. Да, собственно, что я видел? Ничего. Мне было двадцать лет, я не воевал и чувствовал себя обделенным, потому что не приложил сил на пути к Победе. В эвакуации я работал на заводе вместе с матерью, работал сутки напролет, спал за станком и стоя. Отец мой погиб в первый же год войны. Когда мы с мамой вернулись из эвакуации, мне хотелось делать что-то стоящее, мужское. Казалось бы, после войны должен наступить благодатный мир, все должны жить как братья, но началась другая война – с бандитизмом. Я пошел служить в милицию, попал в уголовный розыск. Тогда не хватало людей, немногие мужчины соглашались после войны вновь идти под пули, люди хотели просто жить, растить детей. А я напротив мечтал об опасностях. На службу меня пристроил друг отца. Это было первое мое дело, руководил процессом, конечно, не я, а капитан Чехонин, который неплохо ко мне отнесся, по-отечески.