– Поняли, – вразнобой проворчали двое. Третий лежал под обувной полкой, постанывал и не особенно пытался подняться.
Пришло самое время, назвавшись груздем, убежать. Он так и сделал, испытав, впрочем, целый сонм сомнений. Прочитал ли бритый его фамилию на корках?
Он, конечно, пожелал Ануш не вешать уши и себе того же, и даже сделал попытку убедить обоих в курьезности произошедшего, но настроение испортилось. Запланированная на конец дня работа валилась из рук, мысли щетинились. Перебесившийся Пещерник пытался его разговорить, но Губский сидел пень пнем и, чтобы не казаться верным идиотом, перелистывал бумажки на столе. Зазвонил телефон.
– Слушаю, Губский, – он поднял трубку.
– Я люблю тебя, Губский… – прошептала Ануш. Поразительно: слышимость была великолепной. Помехи и фон изношенной линии куда-то пропали – шепот Ануш звучал отчетливо, как если бы она находилась где-то рядом, за дверью. Губский сжал трубку.
– Мм… Я вас п-понимаю, Иван Иваныч… Ваша позиция в целом мне близка, и с некоторыми оговорками я ее поддерживаю. Нет, нет, никаких разночтений… Думаю, если вы на завтра отложите свои дела в комитете по транспорту, мы могли бы обсудить конкретные детали… Вы не против?
– Мы не против, – прошептала Ануш.
– Ты ври, да не завирайся, – фыркнул Пещерник. – Тоже мне, великий комбинатор.
Лева блаженно улыбнулся:
– Да я почти святой, Пещерник.
– А святой, так Маньку брось, – врезал опер.
– От тебя веет женским духом, – жалобно сказала тем же вечером в постели жена. Лева напрягся. Быть того не может, он тщательно помылся. А после щепетильно изучил свою физиономию в зеркале – не было в ней никакой мечтательности.
– Это каким? – подчеркнуто бодро не понял он. Обнял ее до судорог и затаил дыхание. Тикала сова с часами на стене. За шторкой мирно посапывал Дениска. Сквозь частокол проблем и забот Губский ощутил приближение нового приступа меланхолии.
– Не притворяйся, – вздохнула Светка и повела плечами, выбираясь из его клешней. Он не пустил.
– А-а, – догадался он. – Вон ты о чем. Сегодня на малину ездили. Знаешь, такая малина, куда дамы приглашают кавалеров. Трех проституток взяли с поличным… От них такая парфюмерия исходила – топор вешай. Мы чуть не задохнулись, пока допросили. Ты сама посуди, мамочка: импортных духов нет, а наши – это такая фекалия…
– Это не парфюмерия, – прошептала жена. – От тебя не пахнет никакой парфюмерией… Это исходит изнутри… Если бы ты был женщиной, ты бы меня понял… Лева, зачем ты это делаешь?
Она вырвалась из его объятий и отвернулась. Зашмыгала носом. Губский похолодел. В присутствии жены он всегда волевым усилием избавлялся от притяжения Ануш. Кривось-накось, но первые азы, как вести себя в деликатных ситуациях, он усвоил. Была единственная издержка: в домашней постели его гормональная система очень неуклюже вырабатывала так нужный в интимных играх тестостерон. Поэтому зачастую он мудро предпочитал прикинуться усталым, чем надеяться на авось да как-нибудь. А в остальном наивно верил, что контролирует ситуацию.