Кассий Джонс, равно как и прибывшие на следующий после охоты день молодой лорд Грегори Мореган и Джей Лоукс, отчаялись привлечь внимание загадочной и неприступной мисс Мэри Вернел и вслед за девушками посчитали ее заносчивой гордячкой, полностью отдавшись ухаживанию за теми, кто принимал знаки внимания куда более охотно. И только Дик Уолтер, казалось, был сражен окончательно и бесповоротно. Как ни пряталась Бланш от общества – и от него в том числе, – рано или поздно он оказывался рядом и по-прежнему настоятельно пытался быть занимательным собеседником и вообще всячески приятным и полезным. От глаз Луизы не укрылось происходящее, как ни была она занята собственным женихом (который после случая с зайцем столь же старательно избегал общества Мэри, как и она – его). Добрая и желающая всем счастья Луиза искренне радовалась и категорически не могла взять в толк, чем никак не может угодить любимой подруге такой замечательный и явно заинтересованный в ней молодой человек, как Дик. Конечно, Луиза далека была от мысли приписать, вслед за остальными, поведение Бланш гордыне: она-то знала, что дело в чем-то ином, но вот в чем… Каждый вечер она давала себе слово назавтра поговорить с подругой по душам и вытянуть из нее все-все, но по утрам, подхваченная потоком увеселений и занятая кокетством с женихом, она забывала о своих намерениях до вечера.
А Бланш с каждым днем все больше терзалась: совсем не встречаться с Арнольдом не получалось никак, и, видя, что он сам избегает ее общества столь же настойчиво, как в первые дни приглядывался к ней, она не знала, радоваться или огорчаться. Однажды девушка даже поймала себя на предательской мысли, что, может быть, проще всего было бы принять благосклонно настойчивые ухаживания Дика и скрыться как можно дальше от всех любопытных глаз, но пока у нее доставало мужества не хвататься за такие соломинки… Один лорд Райт, хотя и мог только догадываться о причинах, побуждающих Бланш к маскараду, периодически бросал на нее подбадривающие взгляды и порой помогал укрываться от ненужных глаз, занимая девушку прелюбопытнейшими рассказами о далеких странах, темнокожих индусах, пальмах, слонах, факирах и махараджах.
В субботу Бланш, уже привычно сославшись на мигрень, осталась в Грэммхерст-холле, в то время как пестрая толпа гостей, включая даже все старшее поколение, отправилась в ближайший городок Т. на представление знаменитой французской труппы, гастролирующей этим летом в Британии. Большой шумный дом, казалось, опустел, даже слуги словно попрятались, и Бланш рискнула спуститься в гостиную, где стоял роскошный шредеровский рояль. Она так давно не садилась за инструмент, что опасалась, что забыла все, чему ее когда-то учили, однако пальцы – сначала неуклюжие, непослушные – постепенно вспоминали некогда в совершенстве отточенные движения, и вскоре большую светлую комнату заполнили чарующие звуки моцартовского рондо. Задумчиво улыбаясь, мысленно пребывая все еще в пространстве музыки, Бланш взяла последний аккорд и тут заметила, что полосу света, падавшего из окна, перечеркнула чья-то тень. Вздрогнув от неожиданности, девушка обернулась и увидела внимательно смотрящую на нее леди Элен.