И потом свет приблизился ко мне, и у меня задрожали все члены, и вдруг евнух закричал невольницам: „Сюда!“ И они свернули к одной из комнат и вошли, а потом вышли и шли до тех пор, пока не дошли до комнаты моей подруги. И я услышал, как халиф спросил: „Эта комната чья?“ И ему сказали: „Эта комната Шеджерет-ад-Дурр“.
И халиф молвил: „Позовите ее!“ И девушку позвали, и она вышла и поцеловала ноги халифа, и тот спросил ее: „Будешь ты пить сегодня вечером?“ „Не будь это ради твоего присутствия и взгляда на твое лицо, я бы не стала пить, потому что не склонна пить сегодня вечером“, — ответила девушка. И халиф сказал евнуху: „Скажи казначею, чтобы он дал ей такое-то ожерелье“.
И затем он велел всем входить в ее комнату, и перед ним внесли свечи, и халиф вошел в комнату моей подруги, и вдруг я увидел, впереди других, невольницу, сияние лица которой затмевало свет свечи, бывшей у нее в руке. И она подошла ко мне и сказала: „Кто это?“ И схватила меня, и увела в одну из комнат, и спросила: „Кто ты?“ И я поцеловал перед ней землю и сказал: „Заклинаю тебя Аллахом, о госпожа, сохрани мою кровь от пролития, пожалей меня и приблизься к Аллаху спасением моей души!“ И я заплакал, боясь смерти, и невольница сказала: „Нет сомненья, что ты вор!“ И я воскликнул: „Нет, клянусь Аллахом, я не вор. Разве ты видишь на мне признаки воров?“ — „Расскажи мне правду, — сказала она, — и я оставлю тебя в безопасности“. — „Я влюбленный, глупый дурак, — сказал я. — Любовь и моя глупость побудили меня к тому, что ты видишь, и я попал в эту западню“. — „Стой здесь, пока я не приду к тебе“, — сказала она и, выйдя, принесла мне одежду невольницы из своих невольниц, и надела на меня эту одежду в той же комнате, и сказала: „Выходи за мной!“
И я вышел за ней и дошел до ее комнаты, и она сказала: „Входи сюда“.
И когда я вошел в комнату, она подвела меня к ложу, где были великолепные ковры, и сказала: „Садись, с тобой не будет беды. Ты не Абу-ль-Хасан хорасанец, меняла?“ — „Да“, — сказал я. И девушка воскликнула: „Аллах да сохранит твою кровь от пролития, если ты говоришь правду и не вор! А иначе ты погибнешь, тем более что ты в облике халифа и в его одежде и пропитан его благовониями. Если же ты Абу-ль-Хасан-али хорасанец, меняла, то ты в безопасности и с тобой не будет беды, так как ты друг Шеджерет-ад-Дурр, а она — моя сестра. Она никогда не перестает говорить о тебе и рассказывать нам, как она взяла у тебя деньги, а ты к ней не переменился, и как ты пришел следом за нею на берег и указал рукой на землю из уважения к ней, и в ее сердце из-за тебя огонь больше, чем в твоем сердце из-за нее. Но как ты пробрался сюда, — по приказанию ее или без ее приказания, подвергая опасности свою душу, и чего ты хочешь от встречи с нею?“ „Клянусь Аллахом, госпожа, — сказал я, — я сам подверг свою душу опасности, а моя цель при встрече с нею — только смотреть на нее и слышать ее речь“. — „Ты отлично сказал“, — воскликнула невольница. И я молвил: „О госпожа, Аллах свидетель в том, что я говорю. Моя душа не подсказала мне о ней ничего греховного“. „За такое намерение пусть спасет тебя Аллах! Жалость к тебе запала в мое сердце!“ — воскликнула невольница. И затем она сказала своей рабыне: „О такая-то, пойди к Шеджерет-ад-Дурр и скажи ей: Твоя сестра желает тебе мира и зовет тебя. Пожалуй же к ней сегодня ночью, как обычно, — у нее стеснена грудь“.