В открытые окна врывается теплый воздух, крепко настоянный на цветущей сирени. Из кухни несутся ответные запахи позднего обеда, допревающего на плите. И все это мирное, домашнее почему-то напомнило Сашке партизанскую кухню в прибалтийском лесу, хотя нисколько там не пахло той тихой, спокойной домашностью, какая властвовала здесь.
В спальне Сеня что-то говорил, и Лиза ответно попискивала, протяжно зевала и журчала над горшочком. И снова Сенин голос: «Ли-завета, не балуй!..» Сашка подумал: «Глубокий тыл. Хорошо у них тут». А когда Сеня вынес из спальни розовую после сна, сияющую и теплую Лизу, то Сашка окончательно и с удовольствием уверился в том, что Сене отлично живется: свой человек в доме, работает на заводе и там, конечно, завел себе друзей. А как же — парень он хоть и ершистый, да, видать, правильный. Можно с ним подружиться…
Так размышлял Сашка, глядя, как Сеня спешит сам поскорее пристроиться и Лизу пристроить на своих коленях, в общем, приготовиться для основательной беседы. И Сашка уже настроился рассказать все, что сам знает, и что от других узнал, и что он сам думает обо всем случившемся. Только настроился и рот раскрыл, как тут вмешалась Лиза, жизнерадостно, но твердо потребовав то, что ей полагается:
— Дай! Дай!..
— Ну вот, есть захотела, — с легкой досадой пояснил Сеня. — Я сейчас. Ты давай, говори, я слушаю. Я ведь тебя как ждал! — Он достал с полки блюдце и ложечку, положил каши из кастрюльки, стоящей на краю плиты, и, присев к столу, начал кормить девочку.
— Ладная девчонка, — отметил Сашка, глядя, с каким удовольствием Лиза ест. — Можно подумать — сестра тебе…
— Она веселая, — торопливо ответил Сеня. — А чего же ты замолчал? Давай, выкладывай все, с чем приехал. Я люблю, чтобы все сразу. Чего тянуть-то… Ты сам пойми: мне все знать надо. Все подробности. Как же так получилось, что маму мою… Как все так получилось?
— Ничего я не тяну, — проговорил Сашка и подумал: «Тыловик, все ему сразу подай. Его бы в разведку…» Но он тут же почему-то устыдился своей мысли. Припомнил, как сказал леспромхозовский директор: «…Рассуждать теперь мы обязаны как нормальные гражданские люди». Этот парень тоже хлебнул горького до слез. Война никого не миловала. Сашке досталось в немецком тылу, Сене — в своем тылу, далеком от фронта. Война везде достанет.
— Поручение у меня к тебе. Командир приказал, чтобы ты к нему приехал для личных разговоров.
— Письмо он мое получил?
— Никаких писем не получал. Он же, говорю, не дома. Он в госпитале. Без сознания находился после ранения. Какие письма! Только недавно говорить-то начал.