— Ты вот как точно все события обрисовал, ничего не пропустил, а твой-то взгляд на события какой? Твое отношение?
Говорить с сыном оказалось куда труднее, чем даже с Сашкой. Этот не будет ждать, когда «виноватые начнут виноватиться», он сам и обвинит, и приговор вынесет. Будущее не прощает прошлых ошибок даже победителям и судит их со всей строгостью бескомпромиссной молодости.
— Мой взгляд на события? Разве тебе непонятно, что я выполнял свой долг?
— Ну, как-то не так выполнял, если теперь приходится кое в чем раскаиваться.
— Раскаиваться! Как ты смеешь так думать?!
— Думать я имею право как хочу и о чем хочу. Тем более, ты и сам так же думаешь. Ты сам об этом сказал. А если хочешь продолжать разговор, то не надо кричать.
— С вами закричишь, — наконец-то отважился зарычать Бакшин, чувствуя прилив той энергии раздражения, какая овладевала им при столкновении с непреодолимым препятствием. Всегда в таких случаях ему непременно надо было сломить это препятствие и все сделать по-своему. И он ломал, добивался своего. Эту энергию в свое время Таисия Никитична приняла за одержимость, против которой невозможно устоять. И не ошиблась.
— Закричишь с вами, — повторил он, пытаясь подняться.
Противная боль в бедре напомнила о его беспомощности. Он снова откинулся на диванные подушки.
— Окружили вы меня своей заботой. Изолировали! Вот, думал, вернусь домой, наведу порядок. А мне все только сочувствуют.
— Никто тебя не изолировал, — прерывая никого не устрашающее рычание, безжалостно сказал Степан. — А если по правде, то ты сам себя изолировал. И не сейчас, а уж давно.
— Врешь. Я всегда с народом…
— А я думаю: это народ с тобой, а ты сам по себе.
— Да как ты смеешь? По какому праву ты так говоришь?
Степан подошел к столу, взял папиросу.
— Дай и мне, — сказал отец.
— Ты спрашиваешь, по какому праву я так говорю с тобой? — неторопливо проговорил Степан. — А я вот даже и не подумал о каких-то особых правах. Говорю, что думаю. Я и сам не знаю, откуда у меня все это берется. Прежде, наверное, не посмел бы так говорить с тобой. А теперь вот смею. Я так предполагаю, что это по праву соучастия, что ли. Иначе говоря, когда люди делают одно и то же дело, то они и равны. Верно, между нами есть различие: ты старше годами и опытом, ты командир, я солдат. Но все у нас общее — и дело, и опасности. Словом, все как у тебя, так и у меня. И мы ответственны друг за друга. И знаешь, я вот сейчас только подумал, что наше поколение так же отвечает за вас и все ваши дела, как и вы за нас и наши дела. Это мне только сейчас пришло в голову. Я еще и сам не уверен, что это так. Мы не разные, мы все одинаковые, и мы все связаны нашим общим делом — отцы и дети. У нас одинаковые права перед Родиной. Вот, наверное, почему я смею говорить тебе все, что думаю, и ты, если хочешь, слушай, а не хочешь, ну и не надо. Так вот, утверждаю, что ты давно уже живешь в изоляции, которую сам же и создал для собственного удобства. Для душевного, так сказать, комфорта.