— Так же, как и живу… Я не понимаю, для чего мне надо ехать куда-то в тайгу? — Он покосился на отца: сидит, курит и думает, что он один знает что-то такое, чего никто не знает.
— Открой мой портфель, — приказал отец. — Достань папку. Нет, вон ту, синюю.
Степан насторожился, зная, что отец никогда ничего не делает и не говорит просто так, бесцельно. Что он на этот раз задумал?
— Это письмо из Сосногорска. Прочти только первые две страницы. Дальше идут расчеты, очень доказательные. У нас проверяли. Не подкопаешься.
Открыв папку, Степан удивленно спросил:
— Емельянов С. И.?..
— Читай.
— Это какой Емельянов? Тот самый?
Не получив ответа, Степан пристроился у стола и начал читать. Если при помощи какого-то «сочинения», конечно, весьма жизнеутверждающего, отец думает поколебать его решение, то это не очень хитрый прием. Что он там может придумать, этот Емельянов С. И.? Он, кажется, только второй год как из института? Сосунок.
Но очень скоро снисходительное выражение слетело со Степанова лица, брови удивленно поднялись, сосредоточенно сузились глаза.
«Ага, пробрало», — не без злорадства подумал отец.
Кончил читать. Поднял папку обеими руками, как плакат, покрутив при этом головой, как бы изумляясь дерзости «сосунка» и явно ее не одобряя.
— Смелый мальчик, — проговорил он уважительно и, спохватившись, попытался подкрасить насмешкой свои слова: — Отчаянный. Юноша безумный.
Бакшин ничего не ответил, выжидал, как отнесется Степан к смелости Емельянова. Положив папку на стол, Степан еще раз покрутил головой.
— И ты хочешь, чтобы я с таким работал?
— А ты сам этого не хочешь?
— Прежде чем ответить на твой вопрос, позволь тебя спросить: что ты собираешься делать с автором этого письма?
— Еще не знаю. Я еду в Сосновые Горы. Решим на месте. Одно бесспорно — человек он талантливый и, как ты выразился, смелый. И знает дело.
— Сломает он себе шею, — Степан поднялся и начал ходить от стола к окну. — И себе, и тому, кто согласится с ним.
— Это и все, что ты можешь сказать?
— Подожди. Я еще не все сказал. А ведь он может и тебе шею сломать. Вон как размахнулся. Это он на тебя так… Твои расчеты хочет взорвать.
«Когда-то и ты замахивался на меня», — вспомнил Бакшин с горечью, поразившей его самого. С какой гордостью, с каким чувством великолепного равенства поспорил бы он сейчас со своим сыном, если бы тот хоть немного походил на Емельянова. Юноша безумный. Не безумный он, а смелый. И расчетливый. Не очень-то одобряя безумство, Бакшин, однако, всегда предпочитал его безропотному, хотя и добросовестному исполнительству.