— Случилось два несчастья. Первое — опоздал.
— А второе?
— Второе хуже — пришлось выслушать всю твою музыку.
— Остряк-самоучка.
— Ты всякую музыку успокаиваешь. От твоего исполнения пахнет валерьянкой.
— Да нет же! — рассмеялась Марина. — Розами пахнет и сиренью; как, помнишь, в Ленинграде весной.
Он тоже рассмеялся и весело спросил:
— Хочешь в Ленинград?
— Больше всего на свете. — Она прижала руки к груди. — Ну больше, больше всего! А ты?
— Спрашиваешь!..
— Ты какое место в Ленинграде любишь больше всего?
Не задумываясь, Сеня убежденно ответил:
— Малую Охту. Настоящий рай.
По правде говоря, он совсем почти не знал этого района, считая его пригородным поселком, где среди болот и чахлого кустарника стоят старые дома. Но мама написала — рай. И отец сказал то же. Значит, нечего тут и раздумывать. И Сеня с еще большим убеждением повторил:
— Настоящий рай.
— Рай? — Марина пожала плечами. — Не знаю, что ты там нашел… Хотя в Ленинграде везде хорошо…
Она не договорила, потому что в это время вошла Елена Сергеевна.
— Садись, Сеня, — проговорила она, стремительно проходя к своему роялю.
— До свидания, Елена Сергеевна. — Марина исчезла за дверью.
Сеня решительно сбросил пальто на спинку стула и сел за соседний рояль. Растирая пальцы, чтобы разогреть их, Елена Сергеевна отрывисто — значит, сердится — сказала:
— Третий концерт. — И поставила перед собой ноты.
Сеня удивленно взглянул на нее: Третий концерт Бетховена. Это был предыдущий урок. Тогда она поставила ему пятерку. А зачем же еще раз? Но она прервала его размышления первыми аккордами аккомпанемента. Он сразу понял, что она взяла повышенный темп, и это его обрадовало, как будто с него свалились какие-то сковывающие его цепи и он сможет сейчас сделать что-то сильное, широкое, соответствующее его мятежному настроению. Вот сейчас он покажет!
Но едва он начал «показывать», как услышал стук ее ладони. С недоумением и досадой он оглянулся.
— Не так сильно, — торопливо проговорила она. — И немножко живее, а то распадается линия.
Снова вступление в том же повышенном темпе. Сеня собрал всю свою волю, но ничего не мог поделать с распирающей его яростью. И снова Елена Сергеевна остановила его и мягко проговорила:
— Успокойся.
— Я спокоен.
— Хорошо. Тогда продолжим.
И больше она не останавливала его. Дала полную волю. И он постарался как следует воспользоваться этой волей, дать выход торжеству, ненависти, тоске. Бетховен — это как раз то, что ему нужно, Елена Сергеевна — она умеет понять человека!
Бурные, стремительные, как страстно-протестующая душа, звуки наполнили классную комнату. Сене казалось, что он пловец в этом взбесившемся море и что его душа в восторге как бы отделяется от тела и рвется вперед. Но чем дальше он заплывал, тем меньше надеялся на себя. Он вдруг ощутил пустоту в самом себе. Словно он и не пловец и не борется с волнами, а просто прыгает по волнам, как пустой буй. И душа никуда не рвется.