— Я прошу дать мне возможность написать мужу и сыну! Они обо мне ничего не знают уже больше, чем полгода.
Прикрыв глаза, он устало ответил:
— И хорошо, что не знают.
— Как можно так говорить! — Таисия Никитична встала и вся подалась вперед.
Появился разводящий.
— Неужели даже в этом вы мне откажете?
— До окончания следствия переписка не разрешается, — нехотя объявил следователь.
Только недели через две ее снова вызвали. Она, не ожидая приказа, села на свое место в углу, следователь долго задумчиво жевал толстыми губами и не начинал допроса. У него был такой вид, словно он держал во рту кусок, раздумывая, проглотить его или выплюнуть.
Решил проглотить. Перестав жевать, он сообщил:
— Обнаружился один свидетель.
— Санитарка! — воскликнула Таисия Никитична. Ну да, как же она сразу-то не вспомнила.
— Какая санитарка?
— Санитарка из сельского медпункта. Бакшин меня направил к ней, а уж она и проводила меня до города.
Но кроме того, что санитарку зовут Дуся, она ничего больше не могла оказать. Даже название деревни не запомнила.
— Санитарка отпадает, — решительно подытожил следователь.
— Но еще есть свидетель. Вы сказали.
— Да, но не в вашу пользу.
— Таких, к сожалению, достаточно.
— Почему вы не спросите, кто этот свидетель?
Она заметила, что следователь как-то особенно пристально разглядывает ее. Нет, тут что-то новое, что-то он узнал о ней такое, что изменило его отношение, повысило его интерес к ней и к ее делу. Стараясь оставаться равнодушной, она сказала:
— Мне все равно…
— Нет, это не простой свидетель. Он должен вас заинтересовать. Теперь уж нет никаких сомнений.
— Вот как. Может быть, скажете, кто он?
— Летчик Ожгибесов.
— Саша! — Она поднялась. — Не может быть, чтобы он против меня… Нет!
— Почему? Вы сядьте. Почему не может быть?
Она тяжело опустилась на стул и, чтобы унять нервную дрожь во всем теле, крепко вцепилась пальцами в свои плечи.
— Почему? — повторил следователь.
— Да не может он быть против меня. Никогда не может!
— Почему?
— Потому что он любил меня. — Прижав дрожащие пальцы к груди, она, задыхаясь, повторила: — Любил всегда. Еще до войны.
Следователь налил воды из графина в эмалированную кружку и протянул ей, а сам отошел к окну, ожидая, пока она успокоится. Из своего опыта, правда, не очень еще богатого, он знал, что легче всего добиться признания от человека именно тогда, когда он выведен из равновесия. Тогда, в запальчивости, даже самый закоренелый преступник может проговориться. Если бы ему было нужно, он бы и воспользовался ее состоянием, но ему ничего не надо было, лишние показания только усложняют дело, которое и без того казалось таким ясным и доказанным, что он уже собирался сегодня же его закончить. Показания Ожгибесова тоже совсем его не интересовали. Грош им цена. Бред сумасшедшего. Он и в самом деле давал их, когда еще находился на излечении в психиатричке. Где он сейчас и жив ли — Волкову было неизвестно, да он и не хотел этого знать.