«Так или иначе, я хочу еще раз посетить Матвееву и потолковать с ней по душам. Итак, после этого собрания я рвалась к работе. Была я у Хроменко, но он не сказал ничего определенного, но предлагал лично меня перевести на работу в псковский отдел редакции рижской газеты «3а Родину», он возглавлял этот отдел, а пока предложил мне писать репортажи в газету. Он хотел получать хронику о работе в деревне. Но из этого у меня ничего не вышло, так как Дункер (немецкий начальник) запрещает писать что-либо о работе в деревне. Кроме того, Хроменко обещал устроить собрание молодежи, на котором я все время настаивала. Затем мы были у Блюма, этот отозвался крайне пренебрежительно об идее такого собрания, но заявил, что можно вести работу в отдельных учебных заведениях, на отдельных предприятиях. Мы было уже совсем договорились, что он на днях придет на наши курсы, чтобы провести там своего рода политическую беседу. Он только просил нас поставить в известность немецкого начальника, который заведует всем этим. Мы пошли к нему и узнали от него, что клуба молодежи еще пока открывать нельзя, так как он еще не получил ответа от высшего начальства на свой запрос по этому поводу, но ячейковую работу вести уже молено, вот завтра будет у него совещание с некоторыми из русских и тогда наметят путь работы. Но когда мы на другой день пошли к Блюму, он заявил, что многие высказываются сейчас против политической работы среди молодежи, чтобы не отпугнуть ее. Вот тебе и раз! Опять все сначала, и кто это отстаивает эту точку зрения! Одним словом, нам было недвузначно дано понять, что, мол, лучше не ходите и не надоедайте нам, а ждите, вы мол, скоро о нас услышите. Он хочет иметь руководителя, свободного от всякой другой работы, и говорит, что им может быть этот эмигрант, что мне совсем не нравится. Итак, мы пошли домой и стали ждать. Но только ждать я не могла и зашла все же к Хроменко, ответ все тот же: ждать. Но мы с ним впервые разговорились на общие политические темы и… он мне очень не понравился. Мне он показался прежде всего человеком недетским и человеком фразы. Вообще он слишком пропитан большевизмом, настолько, что освободиться от него он, видимо, уме не может. И в новое дело он вкладывает форму, методы и формулировки пропитанные духом большевизма. Я чувствую, что мы еще придем к столкновение. Я не собираюсь только внимать и принимать к сведению, мои мнения слишком определенны и я слишком убеждена в них».
20 апреля 1943 года. «По существу, следовало бы чаще писать в дневник, слишком много всего и задним числом невозможно все описать. Коротко: началась, видимо, активная деятельность. Уже прошли два собрания молодежи, одно небольшое, а другое большое, общее, в театре, то есть такое, о котором я давно говорила. И на этом собрании было мое выступление, моя первая, хоть и небольшая, речь. Я сильно волновалась, так как совсем мало готовилась, но все же была во много раз спокойнее, чем, например, при первом экзамене в университете. Однако это внутреннее волнение, которое возникло от того, что все то, о чем я говорила, так наболело во мне, придало моей речи горячность и она, кажется, импонировала. Я уже много слышала не только одобрительных, но даже восторженных отзывов о ней. Это, конечно, радовало.