Было уже два часа дня, когда к ним в магазин вошел Патмосов.
— Могу я видеть Генриха Брониславовича Плинтуса?
— Я к вашим услугам, — Плинтус приподнялся со стула у конторки. — Чем могу служить?
— Мне нужно бы повидать Берту Эдуардовну Шварцман, — сказал Патмосов. — Она у вас служит, кажется, в качестве кассирши?
Словно бомба разорвалась в магазине. Генрих Брониславович отшатнулся и поднял руки, Стефания Казимировна вышла из-за конторки.
— Не могу ничем помочь вам, — ответил Плинтус. — Она была у меня и служила очень исправно, но уже месяца три, как она уехала.
— Вам для чего знать про эту девицу? — резко спросила Стефания.
— Я ее родственник, и мне очень хотелось бы ее найти.
— Родственник? Ха-ха! Не поздравляю вас с такой родственницей! — засмеялась Стефания. — Мы о ней сейчас ничего не знаем; пока она служила у нас, вела себя легкомысленно и потом ушла от нас, не сказав даже "спасибо".
— Она ушла прямо отсюда? — спросил Борис Романович.
— Уехала с ней, — ответил Плинтус, указывая на жену.
— Я тут ни при чем, — отрезала Стефания. — Мне по делам надо было ехать, а она отправилась а, мной, чтобы помогать в торговле, и по дороге оставила меня.
— А в каком городе, мадам?
— В Петербурге оставила. Мы теперь о ней ничего не знаем, и очень жалко, что вы к нам обратились. Мы — не справочная контора, — и Стефания, поджав губы, ушла за конторку и погрузилась в свое писание.
Плинтус смущенно поправил на носу пенсне, закурил папиросу и вполголоса сказал:
— Пропала… Я… мы ею очень дорожили. Прекрасная была служащая и ушла, оставила…
В его голосе почувствовалась грусть.
— Мы ее нисколько не жалеем, — отозвалась Стефания из-за конторки.
— Так вы о ней никаких сведений больше дать не можете? — спросил Патмосов.
— Затрудняюсь. Служила — пропала… месяца три назад. Вот все, что могу сказать. Да, в начале… в конце ноября они уехали, а после жена вернулась уже без Берты. Верно, Стефа?
— Я чисел не помню, и меня это совершенно не интересовало. Лучше всего ее искать в Петербурге. Вероятно, она в каком-нибудь кафешантане поет.
Стефания обмакнула перо в чернила и стала с такой яростью писать, что перо заскрипело, брызнуло и сделало огромную кляксу. Стефания с яростью придавила ее пресс-папье, как будто давила под ним отсутствующую Берту Шварцман.
— Не буду вас больше беспокоить, — Патмосов приподнял шляпу, но приостановился. — Если потребуются от вас какие-нибудь сведения, вы не откажетесь дать их?
— О, с полным удовольствием! — воскликнул Плинтус.
Уже у себя в гостинице, в общем зале ресторана во время обеда, сыщик подозвал управляющего: