Ей не понравилось:
– Вы можете сообщить полиции. Мы не преступники, но мы имеем право на наши секреты, а полиция может поставить нас в трудное положение.
– Вздор. Я не могу быть одновременно коммунистическим агентом и полицейским информатором; я не хамелеон. Если ты превращаешь все в пародию, можешь уходить. Я справлюсь без тебя.
Она продолжала изучать его.
– Хорошо. Спрашивайте.
– Сначала съешь что-нибудь. Эта еда еще вкусная.
– Нет, спасибо.
– Хочешь пива? Стакан вина? Виски?
– Нет, спасибо. Ничего.
– Я хочу пить. Арчи. Принеси, пожалуйста, пива. Две бутылки.
И я отправился на кухню.
Прошло три недели и восемь часов. Во вторую пятницу апреля, в одиннадцать утра, Вульф спустился на лифте из оранжереи в прихожую, протопал в кабинет и водрузился в свое огромное, рассчитанное на слона, кресло.
Как обычно, я просматривал утреннюю почту, которую клал на его книгу для записей под пресс-папье.
– Надо немедленно заняться письмом, которое наверху, – сказал я ему. – Кэртрайт из Консолидейтед Продакс снова жульничает, или он так думает. В последний раз он заплатил по нашим векселям двенадцать грандов и не пикнул. Вам надо поговорить с ним.
Вульф оттолкнул пресс-папье с такой силой, что оно покатилось по столу и упало на пол. Потом схватил кипу почтовой корреспонденции, смял ее в комок и кинул в корзину.
Конечно, это было мальчишеством, потому что он прекрасно знал, что я ее позже выну оттуда, но жест был красивым, и я его оценил. Судя по его настроению, я бы не удивился, если бы он взял другое пресс-папье, вырезанное из черного дерева (оно уже однажды было использовано неким человеком по имени Мортимер, чтобы раскроить череп жене) и бросил его в меня. А в моем настроении я бы не стал уворачиваться.
За прошедшие пятьсот двенадцать часов была проделана масса работы. Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кэтер, все были созваны в первое же утро и получили задания, и заплатили им ровным счетом 3143 доллара и 87 центов, включая расходы. Я работал по шестнадцать часов в сутки, частично головой, частично ногами. Вульф общался с тридцатью разными людьми, в основном в кабинете, но к пятерым из них, которые не могли прибыть к нему, он сам выходил и даже выезжал, чего никогда не сделал бы за гонорар. Он проводил часы у телефона и за это время шесть раз звонил в Лондон, пять в Париж и три раза в Бари, Италию.
Конечно, все это были пустяки по сравнению с тем, что пришлось проделать полицейским. Дни проходили за днями, версия отпадала за версией, и дело бы заглохло, если б велось для проформы. Однако полиция постоянно работала над ним, и по двум причинам: во-первых, они опасались осложнений международного характера и хотели избежать их; во-вторых, они надеялись, что это будет анекдотом года – лучший друг Ниро Вульфа убит, и вроде Вульф работает по этому делу, однако ни один человек еще не привлечен к ответственности. Поэтому бумаги продолжали копиться и работники закона не могли расслабиться даже немного, если бы и хотели. Кремер звонил Вульфу пять раз, Стеббинс еще больше, и Вульф дважды принимал участие в совещаниях у окружного прокурора.