– Сколько у нас на счету в банке?
– Чуть больше двадцати шести тысяч после уплаты недельных чеков. Чеки вы выбросили в корзину.
– А что в сейфе?
– Сто девяносто четыре доллара и двенадцать центов мелочью и на крайний случай резервные тридцать восемь сотен.
– Сколько времени идет поезд до Вашингтона?
– От трех часов двадцати пяти минут до четырех часов пятнадцати минут в зависимости от поезда.
Он недовольно поморщился:
– А самолет?
– От шестидесяти до ста минут в зависимости от направления ветра.
– Самолеты летают часто?
– Каждые тридцать минут.
Он взглянул на стенные часы.
– Можем мы попасть на тот, что улетает в полдень?
Я поднял голову:
– Вы сказали «мы»?
– Да. Нужно быстро получить паспорта – ты должен съездить за ними.
– Куда нам нужны паспорта?
– В Англию и в Италию
– Когда мы уезжаем?
– Как только получим паспорта. Лучше вечером. Можем попасть на самолет, который улетает в Вашингтон в полдень?
– Погодите, – сказал я. Можно рехнуться, наблюдая, как статуя неожиданно превращается в динамо-машину. – Это необходимо?
– Нет.
– Сколько раз вы мне говорили, что не надо действовать под влиянием порыва. Почему вы не сядете и не сосчитаете до тысячи?
– Это не порыв. Мы должны были уехать намного раньше, как только узнали, что она там. Теперь этого требуют обстоятельства. К черту все; так можем мы попасть на этот самолет?
– Нет. Ничего не поделаешь. Одному Богу известно, что вы будете есть в течение недели или, может быть, года – а Фриц готовит к ужину мусс «покахонтас» из молок макрели, и если вы его не съедите, то потом выместите злость на мне. Пока я позвоню в аэропорт и достану из сейфа ваше свидетельство о натурализации и свое свидетельство о рождении, вы можете пойти и помочь Фрицу, раз уж у нас такая сумасшедшая спешка.
Он хотел что-то сказать, но передумал, повернулся и пошел в кухню.
Мы вернулись домой в девять часов вечера. У нас были не только паспорта, но и билеты на самолет, улетающий из Айдлуайлда в Лондон в пять часов пополудни следующего дня, в субботу.
Вульф вел себя не так, как подобает мужчине. Я надеялся, что раз уж он решил пересечь океан и добрую часть континента, то с нелюбовью к машинам покончено, и расслабился, однако видимых изменений в его реакциях не произошло. В такси он сидел на краешке сиденья, вцепившись в ремень, а в самолете все его мускулы были напряжены. По-видимому, это сидело в нем так глубоко, что помочь ему мог бы только психоанализ, а на это не было времени. На эту процедуру ушло бы, пожалуй, не двадцать часов, а двадцать лет.
В Вашингтоне все было просто. «Особо важная персона» из Госдепартамента, которую мы прождали всего десять минут поначалу пыталась объяснить, что вмешательство в дела паспортного отдела на высоком уровне неблагоразумно, но Вульф прервал его, и совсем не так дипломатично, как можно было бы ожидать в таком учреждении. Вульф заявил, что он просит не о вмешательстве, а только о том, чтобы ускорить дело; обратился он за помощью в Вашингтон только потому, что крайняя необходимость профессионального характера требует его присутствия в Лондоне в кратчайший срок. Он предполагал, что может рассчитывать на выражение благодарности за некие оказанные услуги и изъявление готовности ответить взаимностью на столь скромную и невинную просьбу. Так и вышло, но все равно формальности отняли какое-то время.