Когда уже разливали суп, в кают-компанию вошел доктор Стадницкий,
— Разрешите, Николай Петрович, — поклонился он Нифонтову и, не ожидая ответа, уселся за стол.
— Опаздываете к ужину, доктор.
На лице Стадницкого нагловатая улыбка.
— В море не буду опаздывать, Николай Петрович. А тут город, пациенты.
Старший офицер насмешливо улыбнулся:
— С собой их хотите забрать?
— Зачем? Впрочем, в море их похоронить легче и дешевле, — улыбнулся доктор, — но я не об этом. Гонорар нужно получить.
Все рассмеялись, а Беловеский нахмурился. Стадницкий не понравился ему с первого взгляда: где же у него врачебная этика?
5
Поужинав, Беловеский сбежал по трапу на берег а, поднявшись по хрустящей гравием аллейке на площадку памятника Невельскому, окинул взглядом бухту.
Среди остатков ледяного покрова дремлют немногочисленные корабли военной флотилии. Жизнь на них, казалось, замерла. На палубах никакого движения. Только разноголосый перезвон склянок каждые полчаса напоминает городу, что есть ещё на Тихом океане русские военные корабли, что несут на них службу русские матросы.
В западной части Золотого Рога, наоборот, кипит работа: на всех причалах грузятся огромные океанские пароходы. Днем и ночью под лязг буферов и отчаянные свистки паровозов громыхают через город длинные товарные составы.
Под дребезжание лебедок, крики и ругань катится неиссякаемый поток грузов в разверзнутые пасти трюмов.
Разграничивая притаившуюся восточную часть бухты от шумной и хлопотливой западной, темно-серым утюгом торчит у Адмиральской пристани японский броненосец. Влажный ветер несет на город бурый, пахнущий серой дым из его толстых труб. Это бывший «Ретвизан», некогда его русская команда геройски защищала вход в осажденный Порт-Артур. При сдаче крепости сидевший на мели броненосец попал в руки врага. Горько и обидно стало недавнему гардемарину, воспитанному на морских рассказах Станюковича, с детства мечтавшему о дальних плаваниях.
Из неприступной русской крепости Владивосток превратился в перевалочную базу маньчжурских экспортеров. Надолго ли? Хотелось верить, что не навсегда.
На правом, «господском», тротуаре Светланки к вечеру всегда становилось людно. Оживлялись кафе и подвальные ресторанчики, фланировали элегантные денди неопределенных профессий, беспогонные офицеры разгромленной белой армии, торопились военные и штатские японцы, слонялись американские моряки, по-хозяйски выступали коммерсанты, мелькали крикливо одетые женщины. Коренные жители города тонули в этой толпе пришельцев.
Журчащий шум тротуарного потока вдруг покрыл хриплый бас: