— В церковь, Петр Лукич?
Старший механик надел шляпу.
— В церковь.
Нифонтов мгновенно стал серьезным и поднялся с кресла.
— Не смею задерживать. Помолитесь и за наши души, Петр Лукич.
— Забавный старик, — протянул старший офицер, допивая рюмку.
— Не забавный, а вредный, — откликнулся штурман, — все каркает.
— Это уж вы напрасно. Дело своё он знает и служит исправно. А что ходит в церковь… Я сам, знаете, не отвергаю… самое… веру моих отцов.
Штурман промолчал. Он думал о злом боге, живущем в воображении стариков. Боге, готовом за всё наказывать. О том, что сегодня командир русского военного корабля впервые в истории скрепил брачный союз.
110
Смена муссонов, как всегда, сопровождалась частыми переменами погоды. Ветер дул то с Амурского, то с Уссурийского залива. Чередуясь, на Владивосток летели волны то холодного, то теплого воздуха. Золотая осень вступила в свои права. Листва на склонах сопок принимала все оттенки зеленого, желтого, красного и бордового цветов, небо сияло безоблачной бирюзой. Всё чаще срывались с гор свирепые шквалы, поднимая тучи пыли и листьев.
По городу носились слухи о прорыве неприступных Спасских укреплений. Никто не знал толком положения на фронте, но над обещанием «воеводы» лечь костьми, но не допустить красных во Владивосток открыто смеялись.
Почуяв близкий конец, контрразведка свирепствовала. По малейшему подозрению хватали прямо на улице людей любого возраста. Главной задачей её «рыцарей» теперь стало лихорадочное обогащение. Для этого они были готовы на всё.
Глядя на идущие в порт японские роты, окраины торжествовали. Состоятельные и благоразумные обыватели решали не ждать конца — запирали и заколачивали свои особняки и дачи или вселяли в них доверенных стариков и старушек, которых красные не тронут. Отбывали за море на рейсовых судах, лелея надежду, что вмешаются иностранные державы и через год-два можно будет вернуться в «международный» Владивосток.
Наконец в облаках пыли во Владивосток докатилась первая волна отступавших. Солдатам и рядовым офицерам, изнуренным непрерывными маршами, стычками и боями, было ясно, что и последний русский город удержать не удастся. Японцы уходят, а снова встречаться лицом к лицу с красными никто не желал. Сдаваться страшно: пощады большевикам не давали, не ждали её и для себя. Дальше — море. И взоры их с тревогой и надеждой искали в бухте мачты и трубы, задерживались на серых громадах иностранных крейсеров. В запрудивших причалы толпах шел приглушенный говорок: «Возьмут ли? Удастся ли отплыть?» А от Угольной подходили всё новые подразделения.