Передовую статью «Шанхайской жизни» комиссар прочел вслух. Заключительная её фраза, что теперь приморцы будут стремиться к новым достижениям рука об руку со всем русским народом, была встречена громом аплодисментов.
Затем прозвучал «Большой сбор». Команда выстроилась, вышел командир и, заметно волнуясь, поздравил экипаж с победным завершением кровопролитной гражданской войны.
— Но помните, — в заключение сказал он, — не вся наша земля освобождена: Камчатское и Охотское побережья заняты ещё белогвардейцами, а Северный Сахалин оккупирован японцами. Я уверен, что наш корабль примет участие в освобождении этих земель и не уронит чести Народно-революционного флота!
Громкое «ура» прокатилось по рейду. Его сменили торжественные звуки «Интернационала». Обнажив голову, пел весь экипаж во главе с командиром. Со стоявшей выше «Эривани» махали газетами и фуражками.
Когда смолк «Интернационал», вперед вышел Павловский. Также волнуясь, он предложил послать приветственную телеграмму в освобожденный Владивосток. Все дружно закричали «ура».
— «Владивосток. Главкому Уборевичу, — громко и четко прочел комиссар. — Приветствуем разгром белых банд. Сожалеем, что отсутствуем на праздновании годовщины Революции. Экипаж «Адмирала Завойко».
Вечером в кают-компании был организован торжественный ужин. Глинков провозгласил первый тост за великий свободный русский народ, сбросивший в море белогвардейцев и интервентов на севере, на юге, на западе и на востоке. Все встали. Штурман, а за ним и все присутствовавшие запели «Интернационал».
Второй тост предложил Павловский:
— Выпьем теперь, товарищи, за партию большевиков, за товарища Ленина, за то правительство, которое обеспечило победу над интервентами и белогвардейцами.
Все дружно аплодировали. Нифонтов, поднимая бокал, поймал взгляд штурмана и с улыбкой кивнул на уставленный закусками стол. Сидели долго. Вспоминали товарищей. И павших в боях, и пропавших в водовороте последней вспышки гражданской войны. Где-то они теперь? Живы ли?
Штурману вспомнилась Наташа в черном овчинном полушубке, в валенках и пуховом платке… Да, случилось непоправимое, и он сам во всем виноват,
Нифонтов словно угадал мысли Беловеского и тронул его за руку.
Беловеский отвечал печальной улыбкой, а сидевший рядом Глинков хлопнул его по плечу:
— Не унывай, Михаил Иванович! Вернемся во Владивосток, найдешь себе невесту. Сколько их за эти годы подросло, и какие милые!
Штурман молчал. Он дума и: «Милые очень возможно. Но ни одна из них не была со мной тогда, в то трудное время. А Наташа была… Как же это так случилось, что я её потерял? Никогда себе этого не прощу… И она оставила всё то, за что жизнь отдали мои и её товарищи! Отправилась за океан… И нет больше прежней Наташи! Осталась бывшая русская. Бывшая! Какой горькой насмешкой звучит это слово!»