Стрелок (Кинг) - страница 35

Он снова пошевелился и проснулся. Глядя на потухший костер, очертания которого наложились на другие, более правильные, стрелок замигал. Он знал, что он романтик, и ревностно оберегал свое знание.

Это, разумеется, опять заставило его подумать про Корта. Он не знал, где Корт. Мир сдвинулся с места.

Вскинув дорожный мешок на плечо, стрелок двинулся дальше.

Постоялый двор

1

Весь день у него в голове крутилась колыбельная — раздражающая припевка из тех, что никак не желают отвязаться и глумливо стоят за апсидами сознательного мышления, корча рожи разумному существу внутри.

Дождь в Испании пойдет, поле ровное польет.
В жизни радость есть и грусть,
Боль, веселье — ну и пусть:
Из испанских туч всегда на равнину льет вода.
Мир — пригожий и дурной, и нормальный, и чудной.
Все меняется на свете: горы, долы, города,
Замки, дамы, мамы, дети — только это не беда,
Ведь окажется потом: все остались при своем
И в Испании всегда на равнины льет вода.
Кто — безумец, кто — мудрец.
Тут и песенке конец —
Ведь в Равнинии всегда с поля в тучи льет вода.

Стрелок знал, почему вспомнил эту колыбельную. Он снова и снова видел один и тот же сон: свою комнату в замке и мать — она пела ему эту песенку, а он, не улыбаясь, торжественный и серьезный, лежал в крохотной кроватке под многоцветным окном. Перед сном мать не пела ему — ведь все маленькие мальчики, рожденные для Высокого Слога, должны были встречаться с тьмой один на один, — зато пела, укладывая вздремнуть днем, и он помнил пасмурный серый свет дождливого дня, который красочными пятнами дробился на стеганом покрывале. Стрелок мог нашарить в памяти и прохладу комнаты, и сонное тепло одеял, и любовь к матери, и ее алые губы, и голос, и неотвязную мелодию короткой глупенькой песенки.

Теперь колыбельная вернулась. Доводя до бешенства, как потница, она вертелась в голове у шагающего стрелка, гоняясь за собственным хвостом. Вода кончилась, и стрелок понял: весьма вероятно, что он покойник. Ему никогда не приходило в голову, что дойдет до такого, и он испытывал сожаление. С полудня стрелок следил не столько за дорогой впереди, сколько за своими ногами. Здесь, в пустыне, даже бес-трава была чахлой, невысокой и желтой. Спекшаяся черствая земля местами разрушилась, превратившись попросту в твердые комья. С тех пор, как он покинул стоявшую на краю пустыни убогую землянку последнего поселенца, «и нормального, и чудного» молодого человека, прошло шестнадцать дней, и все же незаметно было, чтобы горы стали видны яснее. Стрелок помнил, что у парня был ворон, но вспомнить имя птицы не мог.