— Вот, вот! — закивал старик головою. — А намедни мимо нас нищие проходили, так все про его песни пели, а потом, глядь, холоп мне и говорит: недолго вам над нами коряжиться. Придет ужо наш батюшка.
— Ну, — я и показал ему "батюшку"! — засмеялся Сергей. — Спину-то в кашу обратил! Попомнит!
— Тяжело будет! — вздохнул старик. — Народ-то по Волге все сбродный, вольница! Беды!..
— Ну, теперь воеводы насторожатся, — успокоил его князь, — отпор дадут.
— Кабы дали, — с усмешкой сказал Сергей, — взять хоть бы нашего. Боров боровом! Куда ему воевать?
— Ох, беды, беды! — повторил старик и, поклонившись, ушел к себе спать.
Скоро в доме все спали. А вечером сели за ужин, и опять пошли те же беседы про холопов и Стеньку Разина.
Потом снова полегли все спать уже на ночь.
Тихая ночь спустилась над усадьбою Лукоперова.
Сторожа уснули, собаки без толку лаяли, бегая по двору, а сзади усадебного дома через высокий частокол прямо в сад ловко и неслышно перелезал Василий Чуксанов, дворянский сын.
Знал он и куда лезет, и зачем, потому что, спрыгнув на землю, не обращая внимания на темноту ночи, прямо пошел по тропинке к малиннику и там, трижды прокричав совою, замер в ожидании.
Почти тотчас подле него появилась стройная фигура девушки, и он крепко сжал ее в своих объятиях.
— Сердце мое, рыбочка, здравствуй! — зашептал он. — Ну что, думала про меня?
— Думала, — тихо ответила Наталья, — сегодня в поле цветы рвала и все гадала: любишь, нет…
— А что вышло?
— Вышло, что любишь…
— Верно! Как душу люблю! — Василий снова обнял ее и поцеловал.
— Стой! — сказал он. — Слезы? О чем?
— Все о том же, Вася, — ответила, прижимаясь к нему, Наташа, — не на радость любимся. Ничего из этого не будет.
Лицо Василия угрюмо нахмурилось, но Наташа не видела его в темноте.
— Если правда любишь, уйдем! Я говорил тебе, — сказал он, — на Яик пойдем, на Дон. Там я хутор достану…
Наташа задрожала в его объятьях.
— Не могу, милый! Как подумаю, что батюшка за это проклясть может, так и сомлею от страха. Какое счастье, если умру когда, то и земля не примет!
— Бабьи сказки, — с горечью сказал Василий, — не любишь. Так и скажи. Любо тебе вот ночью выходить, голову дурить…
— Вася! — в голосе Натальи послышались слезы. — Зачем ты это? Такая ли я?
— Ну, ну, прости, мое солнышко, — поспешно сказал Василий, — сердце у меня такое обидчивое. Сейчас и закипит. Верю тебе, верю… А все же больно, Наташа! Что я им сделал, чем я хуже других! Али что беден?..
— Тсс! Мил ты мне, Вася, и в бедности. Пожди! Знаешь…
— Ну?
— Вот уедет брат. Я батюшку улещать начну. Может, и примиритесь. Тогда легко будет.