Василий крепко обнял его:
— Ты мне был за отца родного. Сгину я, так помяни в молитве своей!
— Ну, ну, зачем сгинуть, — сказал ему Еремейка, — пусть уж лучше они, проклятые! Идем, что ли! А про Степана Тимофеевича дознайся!
Они тихо вышли за околицу. Еремейка провел его к оврагу и вывел оттуда коня.
Василий в последний раз обнял старика
— Для Бога молю тебя, — сказал он, — скажи Наталье, что жив я и возьму ее за себя. Пусть ждет и сватов гонит!..
— Скажу, милый, скажу, горький! Ну, благослови тебя Господи!
Василий тронул коня.
— А про Степана Тимофеевича дознайся! — донесся до него из темноты старческий голос Еремейки.
Василий ехал почти всю дорогу на рысях, мало где останавливался, да и то для коня больше, и к полудню на следующий день увидел Саратов. Еще издали под солнечными лучами заблистала перед ним глава собора своею крышею из белой жести. Василий слез с коня, набожно покрестился на видневшуюся вдали церковь и потом, вскочив в седло, снова погнал коня.
В душе его не было ни радости, ни просвета. Одна только ненависть к своим обидчикам наполняла ее, и даже его святая любовь к Наташе была отравлена горечью. "Люба моя, люба, — думал он, — как же мы сойдемся с тобою? Мира промеж мной и твоими быть не может, обманом уйти сама не хочешь. Эх, пропала моя головушка!"
Слезы туманили его глаза, а потом быстро высыхали при гневе, которым он вспыхивал, вспоминая об обидах.
Быть не может, чтобы в суде правды не было.
Правда, воевода жаден, да ведь есть и на него страх государев?
И с такими надеждами он подъехал к городу и въехал в надолбы.
В те времена каждый большой город представлял собою крепость большей или меньшей силы. Окружен он был всегда стеною, с башнями и бойницами, за которыми выкопан был широкий ров, с натыканными в дно кольями, что называлось честиком. Через ров к воротам были положены подъемные мосты.
Стоило приблизиться врагу, и мосты поднимались кверху, ворота закрывались, из бойниц и из башенок стрельцы наводили ружья, а со стен грозили пушки.
Перед городом, обыкновенно со стороны главных ворот еще, в виде подъезда, был раскинут посад, в котором в мирное время жили посадские люди, занимавшиеся торговлею и промыслами. Посад был тоже обведен рвом, а иногда и двумя, с честиком, огорожен частоколом, да еще ко всему, чтобы въехать в спускные ворота, надо было проехать надолбы.
Тесными рядами, близко друг к другу, вбивались в землю бревна, составляя собою извилистые, пересекающиеся коридоры. Ко всему их еще сверху покрывали досками. Чтобы добраться до посада, надо было пройти эти узкие коридоры, и в военное время берущим город приходилось буквально каждый шаг добывать ценою крови и жизни.