Но в то же время сожаление прокрадывалось в его душу, и ему опять вспоминалась женщина, которой стрелец резал горло.
Он перешел, двор и вошел в густой, тенистый сад. Влажный, ароматный воздух охватил его теплым дыханьем. Словно презирая людские страсти, в кустах защелкал и залился трелью соловей.
Василий опустился на лавку и задумался.
Вспомнились ему вечера, проведенные с Наташею в саду Лукоперовых. Так же легко и сладко дышалось, так же пел соловей! И все у него отняли.
— Бить их, как псов! — вскрикнул он вдруг, снова пылая мщеньем и забыв свою мимолетную жалость. Бить за все! И за то, что они холопов мучают, и за то, что ко всякому, кто беднее, они как к смерду относятся. За его, Василия, обиды всем им один конец!
И, выхватив саблю, он с яростью отрубил тяжелую вишневую ветку, что склонилась перед ним.
В это время позади него послышались голоса. Он оглянулся и увидел Кострыгу и Тупорыла, идущих по аллее к дому. Лица из были красны от возбуждения и грязны от крови, смешанной с пылью. В руках их были обнаженные сабли, тусклые от крови. Без шапок, с растрепанными волосами, с горящими лицами, они походили скорее на зверей, нежели на людей.
— Важно! — говорил хриплым голосом самодовольно Тупорыл. — Я, может, их десять убрал! Все по голове цап!
— Кабы до нашего боярина добраться! Уж я бы… — хрипло засмеялся Кострыга.
— Я три образа и с такими окладами забрал! Золото, слышь!.. Говорят, волоки в Ярчей-город.
— Ямурчей, — поправил его Кострыга
— Все одно. Я и отдал казаку. А может, вор!
— Не! У них в порядке.
Тут они увидели Василия и на мгновение остановились.
— Атаман! — воскликнул Кострыга. — Ты отколева?
Василий кивнул им.
— Откуда и куда? — спросил он вместо ответа.
— Мы-ста? А поначалу у раската были, постиг по домам боярским пошарпали. Смотрим, сад и дом виден. Думаем, заглянем! И — шасть через тын. А ты и тут… — объяснил Тупорыл.
— Пойдем, атаман, в горницы! — предложил Кострыга.
Василий машинально пошел за ними. По дороге словоохотливые мужики говорили без умолку.
— Уж и потешились над боярами, ох как!..
— Как это батюшка Степан Тимофеевич отдал приказ, мы и на них. Завыли! А я им — вот те правеж, вот те батоги, вот те тягло!
— Потом есаул приходил. Кто, говорит, из вас в казаки хочет? Слухайте! Собрал народ и начал рассказывать: казак, гыт, вольная птаха. Ни он, ни ему. Что хошь!.. Ну, все и закричали: хочим в казаки идтить!..
— Попов бить хотели, да не дали!
Они поднялись на крыльцо, вошли в сени и из сеней в горницу.
Стол и лавки стояли по местам, но видно было, что тут побывали холопы. По углам не висело ни одного образа, на полу валялись сорванные с них полотенца, некоторые с обрубленными концами, вероятно, из-за жемчужной вышивки. Они шли дальше по горницам. В каждой виднелись следы разбоя. Везде содранные образа, разбитые сундуки, лари, развороченные постели. Они поднялись в терем. Там в узких переходах, словно снег, лежал на полу пух. В девичьей комнате, по самой середине пола, раскинувшись, лежала полная женщина, задушенная полотенцем. В рот ей было воткнуто веретено.