— А как с запасами еды на кухне?
Гледис пожала крепкими плечами.
— Осталось около двух баррелей овса, полбарреля ячменя и несколько мешков с горохом, а мужчины принесли двух куропаток. Сегодня я порезала в суп последнюю капусту, и у нас осталось несколько старых реп. Есть еще топленый свиной жир, но другая еда почти кончилась, и я не знаю, что мы будем делать.
Грузная старуха сгорбилась от горя, и мать опустилась на колени рядом с ней.
— Позволь мне посидеть с твоей дочерью, пока ты сходишь за чистой водой. Мы вымоем девочке лицо и шею, и ей станет легче. — Мать с болью посмотрела на пышущее жаром тело на тюфяке и потрепала кухарку по плечу. — Ты все время так занята остальными, что у тебя нет времени отдохнуть.
Старуха заупрямилась, потом все же пошла за водой, а мы с матерью сидели рядом с девочкой, которую я никогда не любила. Я вспомнила все недоброе, что думала о ней в ткацкой, и молилась, чтобы она поправилась. И напомнила богине о Лин, потому что никто давно ничего не слышал о ее семье, и я боялась, что их тоже свалила болезнь.
Позже, когда я крутилась рядом с Кети у очага, мать спросила ее, на сколько хватит запаса лекарств.
— Не могу сказать, сколько лекарства в отварах и сколько простой воды с множеством слов, произнесенных над ней, — проворчала Кети и взяла мать за руку. — Мне не нравятся эти круги у тебя под глазами, госпожа. Сколько времени ты не спала?
— Со мной все в порядке, — успокоила ее мать. — Я вернусь к себе, как только осмотрю остальных. — Это прозвучало так, будто она предполагала управиться очень быстро, но, когда я поднялась наверх, мать все еще занималась другими.
Я заползла под одеяла и лежала, слушая, как вода капает с крыши. Живот болел от страха и от голода. Весна, надежды и боги, казалось, были очень далеки, и я обращалась к каждому богу, которого могла вспомнить, — от великой Бригиты до Цернунна, рогатого бога, умолот их, чтобы от нашего двора больше не потребовалось никаких жертв.
На следующее утро я проснулась и увидела мать, спящую на стуле возле кровати брата, закутанную в меховой плащ. Уголь давно прогорел в жаровне у ее ног. Она выглядела такой усталой и жалкой, что я соскочила с кровати, подкралась к ней по устланному камышом полу и положила голову ей на колени. Мать сонно заворочалась, протянула руку и погладила мои волосы пальцами, показавшимися мне горячими и сухими по сравнению с моим лбом.
— Это когда-нибудь кончится? — прошептала я.
— Конечно, дитя, конечно, — успокоила меня она, постепенно приходя в себя. — Все имеет свой конец, и хорошее, и плохое.