— Но если нет… если все пойдет так, как сейчас… о каком ритуале поехал узнавать Катбад?
Я почти надеялась, что мама опять заснет и не ответит на мой вопрос. Помолчав, она начала накручивать локон из моих волос себе на палец. А когда заговорила, ее шепот был таким же слабым, как и мой собственный.
— Говорят, что в старые времена в праздник Белтейн в качестве человеческой жертвы приносили короля, как приносят в жертву быка на Самхейн. Такие ритуалы угасли во времена империи. Но мысль жива по-прежнему: король должен сделать все ради блага своего народа… и в очень скверные времена это означает, что он должен пожертвовать собой.
При этих словах у меня свело желудок. Я каким-то образом предчувствовала нечто подобное, но, как многие ужасные вещи, зло бесформенно, пока кто-то не назовет его по имени. От страха мой голос сел и был едва слышен.
— В ткацкой женщины говорят, что настолько плохо не было никогда…
— Они всегда говорят так, когда дела принимают дурной оборот, — тихо ответила мать. — Потом она внезапно села, полностью очнувшись. Протянув руку, она взяла меня за подбородок, подняла мою голову и посмотрела прямо в лицо.
— Помни, Гвен, независимо от того, кто что говорит, важно понять, что нужно делать, и сделать это. Как бы тяжело это ни было и как бы тебе ни было больно. На самом деле это очень просто. Как только ты поймешь, что ты должна делать, сделай это…
Она вздрогнула и мягко улыбнулась мне. Потом откинула плащ и устало встала на ноги.
— Послушай, закутайся в него, пока я схожу на кухню и посмотрю, чем можно помочь Гледис. Бог его знает, как мы справимся с праздником Белтейн в такое-то время…
Итак, я вскарабкалась на стул, и мама закутала меня в плащ перед тем, как подойти к Нонни и сыну. Убедившись в том, что у них ничего не изменилось, она на цыпочках прошла к выходу.
— Скажи Нонни, чтобы она снова разожгла жаровню, когда малыш проснется, — предупредила она, остановившись в дверях и ухватившись рукой за косяк.
Я не знаю, как долго она простояла так, покачиваясь, прежде чем согнулась пополам и упала на пол.
— Мама! — пронзительно закричала я, забывая о спящих. Мама… мама!
Отец, спотыкаясь, соскочил с кровати, и Нонна, едва держась на ногах, тоже подошла к матери. Заплакал ребенок. Одна из служанок из большого зала бросилась вверх по лестнице, и к тому времени, когда я добралась до порога, где лежала моя мать, там столпилось столько людей, что я не смогла к ней приблизиться.
Ее положили на большую кровать, и Кети провела весь день, снуя туда-сюда между сундуком с травами и кроватью, пробуя все оставшиеся средства, чтобы спасти королеву. Я бегала, исполняя ее поручения, или помогала Нонни с ребенком, который почти постоянно плакал. Отец сидел у жаровни, глядя на женщину, которая была отрадой всей его жизни, и я знала, что он молится богам, которые, как он надеялся, сжалятся над ним. Время от времени он подходил к кровати и сменял Кети, прикладывая холодные тряпки ко лбу жены, но она стонала и металась в забытьи, и он не мог добиться, чтобы она пришла в себя.