Я кивнула и поймала мрачный взгляд Гавейна, направленный на Кевина. Ему явно не хотелось оказаться проигравшим мальчишке, которого он считал слугой.
— Я мог бы перепрыгнуть на твоей лошади, — предложил он, обращаясь ко мне.
— Попробуй, — ответила я, спрыгивая с Быстроногой, — но у нее очень нежный рот, поэтому постарайся не дергать поводьями.
Вдвоем с Гавейном мы отвели Быстроногую к каменному уступу, давая кобыле возможность привыкнуть к его запаху и голосу.
Я ездила с легким седлом, чуть толще кожаной подкладки, и он с камня забрался в седло скорее решительно, чем ловко. Когда он разобрал поводья, меня на мгновение охватило предчувствие дурного — я засомневалась, помнит ли он мое предостережение относительно ее рта. Но он управлял Быстроногой если и не умело, то аккуратно.
И только увидев, как Гавейн поднимается вверх по дороге, я поняла, что он гораздо худший наездник, чем мне казалось. «Милостивая Эпона, — взмолилась я, — не допусти, чтобы с ним что-нибудь случилось, пока он мой гость». Я бросила взгляд на Кевина и увидела, что он хмурится, обеспокоенный тем же.
Быстроногая хорошо сбежала вниз по дороге, обходя неровности и направившись к ручью скорее по собственному желанию, а не по воле Гавейна. Она подскакала к берегу, взмыла вверх и как нельзя более изящно перелетела через скалистую расселину. Гавейн прильнул к ее гриве, ухмыляясь от уха до уха, но, когда она приземлилась, не удержался, вылетел из седла, с ужасным стуком грохнулся о землю, перекатился на спину и замер, как мертвый.
Я добралась до него в страхе, что он разбил голову о камень. Интересно, какую жертву я смогла бы принести богам, чтобы оживить его, если в этом возникнет необходимость.
Он лежал среди травы и папоротника, тяжело дыша, и вид у него был очень удивленный. Лицо было забрызгано кровью, которая ровной струйкой текла из носа.
— Ты не ранен? — спросила я, опускаясь рядом с ним на колени и пытаясь остановить кровотечение.
— Со мной все в порядке, — прохрипел он наконец. — Приземлился на плечо и, думаю, немного ударился.
Я с облегчением увидела, что Гавейн смотрит вполне осмысленно, а на коже нет ран. Мы сумели унять кровь, и он с трудом сел. На одной щеке появилось красное пятно, которое, вероятно, потом превратится в синяк, но сам он был цел.
Потом он улыбнулся — энергичной, яркой улыбкой, которую я раньше находила такой заразительной, и покачал головой в знак восхищения.
— Хотя вы и живете в темных, маленьких домах и едите, как крестьяне, птиц и капусту, но лошади и подготовка у вас определенно замечательные, — сказал он.